— Ну, что ты!
— У нее нет лорнета?
— Она… она не такая.
— Не такая, как тетя?
— С виду — примерно такая же, а по сути — нет. Тетя у нас фу-ты, ну-ты, а мама — свой парень.
— Все равно, она будет тебя отговаривать.
— Не будет.
— Будет. «Роналд, мой дорогой! Какое нелепое увлечение! Кто бы мог подумать?» Так и слышу.
— Ничего подобного. Она хорошая баба.
— А я ей не понравлюсь.
— Понравишься. Какая ты… забыл слово. Да, пессимистка.
Сью кусала губу маленьким, белым зубом. Светлые глаза потемнели.
— Лучше бы ты не уезжал!
— Я завтра вернусь.
— А нельзя остаться?
— Ну, что ты! Я — шафер. И вообще, интересно посмотреть, как это люди женятся. Скоро пригодится.
— Вряд ли.
— Перестань!
— Прости. Лучше бы ты не уезжал. Знаешь, здесь все такое старое, огромное… Я — как щенок в соборе.
Ронни окинул взглядом родовое гнездо.
— Да, домик — будь здоров, — признал он. — Как-то не замечал, а вообще-то бывают и поменьше. А что тут плохого?
— Понимаешь, я выросла в квартирке. Мне так и кажется, что твои предки закричат: «Эт-то еще кто?!»
— Какая ты, честное слово! Тебя все любят — дядя Кларенс, дядя Галли, все, кроме тети. Чихать нам на нее!
— А мама?
— Да сказано тебе!
— Такая важная, темная леди…
— Она — блондинка.
— Все равно, очень неприятное чувство. Как будто Мартин вот-вот придет.
— Что?
— У одной нашей девочки есть пластинка. Какой-то тип попал в пустой дом, там — кошки, вылезают друг за другом. Кошка вылезла и поет: «Ну, как, начнем?», а остальные отвечают: «Нет, нет, подожди, пока Мартин не придет!» Скоро он придет, помяни мое слово.
— Да перестань ты! Все будет хорошо. Мама тебя полюбит. А что ей делать? Ты же самая…
Однако ему не довелось удариться в лирику — из-за угла выехала машина, которую вел шофер по фамилии Ваулз.
— Значит, пора, — опечалился Ронни.
Машина подъехала к ним. Ронни сурово взглянул на Ваулза. Нет, они дружили издавна, играли в крикет, но есть минуты, когда и знакомый с детства шофер кажется несколько лишним.
Избегая его взоров, Ронни (густо-вишневый) обнял свою невесту со всей страстью Фишей, вскочил в машину, помахал из окна, помахал еще, и махал, пока видел Сью; после чего сел прямо и стал дышать носом.
Сью постояла на дорожке, а когда машина скрылась за рододендронами, задумчиво побрела к террасе. Августовское солнце палило вовсю. В траве стрекотали кузнечики, в лавандовом бордюре гудели пчелы и все это, вкупе с жарой, располагало к отдыху. Заглянув за кедры, Сью увидела, что в тени стоит шезлонг, в шезлонге лежит Галахад, попивая виски с содовой, а рядом — еще одно кресло, явно для нее.