— Извините? — холодновато переспросила Джин; ей хотелось остаться наедине со своими мыслями. Кроме того, беспримерное злодейство Джо вселило в нее временное предубеждение против всех мужчин. При всей широте взглядов приличная девушка не способна пускаться в разговоры с представителем пола, к которому относятся люди вроде Ванрингэма-старшего.
Водитель был невысоким, остроносым субъектом, похожим на прыщавого горностая. Он стоял, глядя на Булпита, и каждый прыщ набухал любопытством. Потерпевший, откинувшись на спинку, лежал с закрытыми глазами в полнейшем отупении. Он пришел к выводу, что ему никак не перекинуть мостик через пропасть непонимания, разверзшуюся между ним и его спасителями. Придется запастись терпением до встречи с врачом — натренированный профессионал сразу определит, в чем проблема. Таким образом, он последовал совету Джо, расслабился, отчего стал поразительно похож на газетную фотографию «жертва зверского убийства». Горностай, пробормотав «Господи милостивый», немедленно приступил к расследованию.
— Чегой-то с ним? — Он ткнул сигаретой в Булпита. Если он надеялся на взрыв девичьей откровенности, то был разочарован. Джин по-прежнему держалась холодновато и отчужденно.
— Его покалечило.
— Эт я и сам вижу! А чего случилось-то? Машиной переехало?
— Нет. — Ножка Джин стала нетерпеливо отбивать дробь по дну машины. Ей показалось, что Джо чересчур замешкался, за это время можно было узнать адреса десяти докторов.
Ответ не понравился Горностаю. В нем появилась суровость прокурора, который не намерен терпеть дурацких увиливаний свидетеля. Насупив брови, он заложил сигарету за ухо, чтоб не мешала перекрестному допросу.
— То есть как? — спросил он. Джин смотрела в пространство.
— Это как же не переехала? — продолжал Горностай. — Гляньте-ка сами. Лицо-то прямо все в крови. — Он приостановился в ожидании ответа. — Кровью уливается! — присовокупил он. — Я грю, лицо-то у него, а?
— Я вас слышала.
Ее отчужденность подействовала на Горностая неприятно. С самого начала их беседы он находился в не слишком благодушном настроении из-за того, что пассажиры, поглощенные эгоистической жаждой, хлынули в кабачок, не подумав пригласить и его. Тем самым он созрел для классовой борьбы. Изысканная красота Джин обычно пробуждала в мужчинах чувства рыцарственные и покровительственные. В Горностае она разбудила лишь низменные инстинкты. В ее голосе ему слышался оттенок аристократической надменности, и мечтал он о том, чтобы рядом оказался Сталин. Вот бы ей показал!
— Хо! — воскликнул он. Джин промолчала.