— Сейчас пришлю горничную, миледи.
— Где мистер Булпит, Поллен? — все еще раздраженно повернулся сэр Бакстон.
— У себя в комнате, сэр Бакстон.
Баку стало чуть легче. Он боялся услышать, что незваный гость, подкрепившись пивом, покинул Синюю комнату и прочесывает территорию в поисках Табби.
— А что делает?
— Когда я в последний раз заходил туда, сэр Бакстон, он собирался принимать ванну. Спросил меня, успеет ли он до обеда выпить еще кувшин пива.
Сэр Бакстон исполнил на ключах нечто вроде концертного номера, пытаясь выказать безразличие.
— Значит, он спустится к обеду?
— Такое у меня сложилось впечатление, сэр Бакстон.
— Благодарю вас, Поллен.
Дворецкий удалился, сэр Бакстон повернулся к леди Эббот с широким жестом отчаяния.
— Сама видишь! Спустится к обеду. За супом всучит повестку. А княгиня будет смотреть и удивляться с другого конца стола. Радужная перспективка!
Леди Эббот на ум только что пришел «Муссолини», и она уже нацелила карандаш, но покачала головой.
— Значит, надо, — рассеянно обронила она, — чтобы не спустился.
Сэра Бакстона пробила дрожь, он бросил взгляд на порушенный столик, точно бы сожалея, что тот потерял форму и нельзя бухнуть по нему еще раз. Лишенный подмоги, он разрядился, саданув его по ножке. Это пошло ему на пользу.
— Интересно, как? — почти кротко осведомился он.
Мысли леди Эббот опять унеслись к итальянским композиторам. Потом она очнулась и поняла, что ей вроде бы задали вопрос.
— Как? Возьми да стащи его одежду, пока он в ванной. Вот и не спустится никуда.
Сэр Бакстон рванулся было что-то сказать, но сдержался и молча вытаращился на жену. Есть моменты, когда слова бессильны.
По его обветренному лицу стала разливаться почтительность. Двадцать пять лет назад, когда он умчал прекрасную деву в двухколесном кэбе, чтобы связать с ней свою судьбу, он знал, что ему достался самый лучший приз, но даже тогда, в опьянении любви, был не особо высокого мнения о ее интеллекте. Если бы кто спросил его, можно ли считать его невесту одним из светлейших умов Америки, он ответил бы откровенно — нет, отнюдь; но ему все равно. Женился он на одной из тех, кому следующее поколение дало прозвище Блондинка-дурочка, но это-то ему и нравилось.
Теперь он был потрясен, увидев, что в его супруге прекраснейшим цветком распустилась мудрость американских женщин.
— Господи милостивый! — благоговейно вымолвил он.
— Пойду и стащу сама, — поднялась леди Эббот. — Тогда хоть ты успокоишься.
— Минутку…
— Что, милый?
— Он же другую достанет.
— А ты скажи Поллену, чтоб не приносил.
— Как ему объяснить?