С достоинством поклонившись, тщедушный выскользнул за дверь, приговаривая: «Пострадавшая! Боже мой!» — тоном непонятого героя.
— Ну, Сережа, развеселил он меня! Это не история, а анекдот. — Петрусенко щелкнул пальцами по протоколу. — Этот субчик прожил с супругой четырнадцать лет, два месяца тому назад развелся. А на днях они случайно встретились на улице. Саватеев уговорил жену зайти к нему на квартиру. Женщина рассказывает, что долго колебалась, но он так извинялся, каялся и печалился, что она согласилась. Что там у них произошло — Бог весть, но в итоге он откусил у нее нос!
— Ого! Так-таки и откусил?
— Представь себе, самый кончик, но — да! Бедняжка лежит сейчас в больнице после операции по пришиванию носа на прежнее место!
— Да, порывы в самом деле страстные. Но нам, молодым, не понять — огонь в груди не разгорелся!
Приятели посмеялись. Никонов радовался, видя улыбку у Викентия на лице, чувствуя, что после пережитой беды к товарищу возвращается обычное остроумие и веселая удача.
— А теперь, Викентий, — сказал он, — слушай то, с чем я к тебе пришел. Объявился Захарьев Василий Артемьевич.
У Петрусенко блеснули глаза.
— Где объявился? Дома?
— Нет, у нас в городе. Причем, сам написал заявление в полицию: обворовали его. Правда, никто особо не обратил внимание на фамилию заявителя, пока не пришла по его жалобе женщина…
— Какая женщина? — Викентий Павлович встревожился. — Ничего не пойму!
— Эта женщина у меня в кабинете. Пойдем со мною, сам во всем по порядку разберешься.
Пока шли по коридорам да спускались со второго на первый этаж, Никонов рассказывал:
— А я, знаешь, тоже все еще по тому, яковлевскому, делу работаю.
— Григория Карзуна ищешь?
— Да, пропади он пропадом! Впрочем, и пропал. Я уж решил, что или уехал куда подальше от родных мест, или, как Иван, выполнил долг, казнил себя, да только мы об этом сведений не имеем, осталось тело неопознанным. Сомнения, правда, большие у меня на этот счет имеются. Я ведь его биографию вот как изучил! В душу влезть пытался. И не верится мне, что он себя порешит, не тот человек. Гонтарь — совсем другой, а Карзун — не-ет! А тут мои сомнения подтвердились, буквально на днях ниточка появилась. По этой зацепке завтра пойду мадам Хазанович шустрить.
— Давненько старая Выпь не появлялась на свет. Таилась.
— Таилась, но делишки свои не бросала. Вот и навещу ее завтра… Заходи.
Никонов распахнул дверь своего кабинета. Сидевшая на диванчике у стены женщина встрепенулась, поднялась. Викентий Павлович был разочарован. Признаться, он ожидал увидеть женщину, ради которой Захарьев мог оставить Ксению Владимировну. А тут перед ним была явная простолюдинка, да еще и пожилая. Испытав разочарование, Петрусенко в то же время и обрадовался: нет, здесь явно не любовная интрига. Госпожа Алисова и в самом деле была из бывшей прислуги. Не так давно она приобрела небольшой дом и теперь сдавала жилье квартирантам. Месяц тому у нее поселился Захарьев. Квартирант оказался буйным: то приводил домой приятелей и девиц, то сам исчезал на несколько дней и появлялся уставший да испитой. Скоро он, видимо, прокрутил все свои сбережения, а, может, и влез в долги. Сам ли тогда придумал, или кто из дружков подсказал ему «оригинальный» способ добычи денег. Он написал в полицию заявление о том, что в его отсутствие, когда была дома одна хозяйка, у него из чемодана пропало 275 рублей. «Или добровольно верни деньги, или тебя арестуют, в тюрьме сгниешь», — такой выход он предоставил хозяйке. Женщина испугалась и согласилась. В полицию пришла за удостоверением личности: без него в банке денег не выдадут. По счастливой случайности попала к младшему следователю Никонову. А тот, услышав фамилию и имя квартиранта, заставил ее все рассказать, убедив, что поверит ей и поможет. И теперь госпожа Алисова вновь повторила свой рассказ уже для Петрусенко.