В городе было много гимназий, не только частных, но и городских — поскромнее. Были различные училища — технические, коммерческие, мореходные. У каждого имелась своя форма: мундирчики, тужурки, фуражки, золотые и серебряные пуговицы, бархатные петлицы… Но все это были платные учебные заведения. И только в четырехклассном училище детей ремесленников, мелких лавочников, конторщиков, извозчиков, прислуги обучали из милости, бесплатно. Гимназисты их презирали и всегда смеялись над разношерстно одетыми — кто во что горазд — учениками четырехклассного.
Несколько позже Илья узнал, что Алексей Кондратьевич предложил было жене перевести Илью в коммерческое или техническое училище. Но Аделина Сергеевна резко ответила, что мальчика достаточно баловали, а теперь они не могут транжирить деньги — наследство их сыночка. Расходов у Карповских и в самом деле заметно прибавилось: роды оказались тяжелыми, здоровье матери и ребенка требовало длительного лечения за границей, куда они вскоре и отбыли.
Какие муки уязвленного самолюбия переживал Илья, он никому никогда не рассказывал. Только взгляд его из озорного превратился в затравленно-злобный. Но он ходил в училище, сцепив зубы, и, хотя ничего не учил, был в классе лучшим учеником — гимназических знаний хватало с лихвой. Он все еще воображал, что вот-вот подъедет карета, выбежит из нее Аделина Сергеевна, обхватит его, прижмет к себе, плача: «Мальчик мой милый, что же я наделала! Как могла!..» Он все еще верил, что она — его настоящая мама.
В тот день Илья возвращался из училища и столкнулся на улице с Зиночкой — своей Офелией. Он ужасно обрадовался, совсем забыв, что еще недавно не обращал внимание на девчонку. Но не успел он и заговорить, как маленькая воображала, оглядев его с ног до головы с холодным презрением, обошла по дуге и удалилась, не оборачиваясь. Еще бы: она — дочь учительницы, а он — сын кухарки!
Марта нашла мальчишку в темном углу комнаты, безутешно рыдающим. Ей не нужно было расспрашивать, что случилось. Гладя сыночка по светлым густым волосам, женщина тихо приговаривала:
— Не страдай ты так, Илюшенька! Ничего страшного, все наладится. Я так рада, что ты снова со мной, рядышком. А то, словно барчук, а не сыночек мне был. А барыня наша, Аделина Сергеевна, она ведь добрая, и господин Карповский тоже. Они тебя не оставят, помогать будут и дальше. Она ведь тебе крестная мать…
Илья вскинул мокрое от слез, перекошенное лицо.
— Твой сыночек? — спросил, заикаясь. — А она — крестная мать?
— Ну да.
Марта растерялась, но тут же снова протянула к нему руку. А Илья вдруг увидел голую правду — впервые до конца понял: он сын кухарки. И только! Холод сжал сердце и обжег щеки так, что слезы сами просохли. Он отшвырнул мягкую руку матери, и сказал тихо, раздельно: