Степан сидел, понуро опустив голову. Порой казалось, что его совершенно не интересовало происходящее в зале.
Холодайкин, в форменном пиджаке с петлицами, был обложен бумагами, в которые он частенько заглядывал, надевая очки. Очками он пользовался крайне редко, в основном в кино. Но на суде считал необходимым иметь их под рукой. Это выглядело солидно.
Напротив, за своим столиком, сидел московский адвокат Шеманский, прилетевший за день до процесса и успевший развить бурную деятельность. С красивыми седыми бачками, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке, он внимательно поглядывал на своего оппонента, изредка делая запись в блокноте сверкающей авторучкой. Защитник был похож одновременно на маститого художника и пожилого заграничного киноактера.
Как только возобновилось слушание дела, адвокат Шеманский поднялся и обратился к суду:
— Я прошу уважаемый суд допросить в качестве свидетеля Азарова-отца для установления личности обвиняемого.
— Какое у вас мнение на этот счет? — спросил судья у гособвинителя.
— Мне кажется, — подал голос Холодайкин, — это излишне. Только отнимет время.
Судья Паутов перекинулся парой слов с народными заседателями. Защитник ожидал ответа стоя и немного склонив голову набок.
— Суд считает возможным удовлетворить ходатайство защиты, — провозгласил председательствующий.
— Благодарю, — слегка поклонился Шеманский, усаживаясь на стул.
Азаров-старший хотел было подойти поближе к столу, но Паутов остановил его:
— Вот сюда, пожалуйста.
Подождав, пока отец Степана встанет на положенное место, судья обратился к нему:
— За дачу заведомо ложных показаний вы несете ответственность по статье 181 Уголовного кодекса РСФСР.
Азаров-старший растерянно осмотрелся:
— Как ложных? Я врать не умею, потому как двадцать пять лет в партии состою.
— Это для порядка, — сказал Паутов.
Старик пробежал пальцами по пуговицам пиджака, откашлялся, оглянулся на Степиных друзей, словно ища у них поддержки, потом посмотрел на сына, как бы давая понять, что будет говорить и за него тоже.
— Иван Никанорович, — доверительно обратился к нему Шеманский, — какие у вас установились взаимоотношения с сыном, когда вы вновь, так сказать, обрели друг друга?
— Хороший сын Степан, чуткий, — убежденно сказал тот.
Одна из народных заседательниц, Савельева, молоденькая ткачиха, в яркой шерстяной кофточке, явно с симпатией смотрела на Ивана Никаноровича.
— Ваш сын оказывает вам материальную помощь? — продолжал адвокат.
— Регулярно каждый месяц присылает пятьдесят рублей. Как государственную пенсию — всегда в срок. Иной раз к празднику какому дополнительно. А уж к моим и матери именинам — подарки в обязательном порядке.