— Раба того. Гребца…
— Он что, ещё живой? — Кэйдар поморщился с разочарованием. Лидас кивнул в от-вет. — Зачем тебе? Я приказал его казнить. Он убить меня хотел… Таких щадить нель-зя ни в коем случае. И вообще… Какой в этом смысл? Да и не отменяю я свои приказы обычно…
— Я хочу его… Для себя лично…
— О! — Кэйдар рассмеялся. — Если б ты взял себе одну из женщин, я б ещё понял… Но этот варвар?
— Нет! Ты неправильно понял. Ну, вообще-то, я же имею право взять себе что-нибудь из общей добычи, — Лидас говорил, глядя Кэйдару в глаза, будто со стороны себя слыша, и сам поражался своему упрямству. Никогда с ним такого не было. Это и Кэйдар почувствовал. Может, поэтому и уступил так легко, не допытываясь боль-ше.
— Да забирай, конечно! Я видел — это падаль уже. Еда для мух! Всё равно подохнет. Если уже не подох…
— Ну, тогда ладно, пойду я, — Лидас заторопился. — Лил, зайдёте ещё ко мне сегодня перед сном, хорошо?
Врач кивнул, а Кэйдар недовольно скривился. "Меня и раба этого — одному врачу лечить?! Ну, это уже слишком!" Но вслух ничего не сказал, промолчал.
* * *
Если б Хатха осталась живой, она бы пожалела. А так… Ни с кем другим Ирида не решилась поделиться своим горем. Да и сами они всё прекрасно понимали.
Выплакалась украдкой, плакала до тех пор, пока не устала. А тело всё ещё помнило его грубые сильные руки, и следы от них появились на запястьях, и болели губы, которые он целовал силой.
Грубое животное! Разве такого можно назвать человеком? В конце концов, перед ним не скотница, а дочь царя, как он сам сказал "царевна".
Хотя какое это теперь имеет значение? Рабыня ты! Такая же, как и все другие. Вон, как Тина со своей годовалой дочкой. Баюкает её, бережёт, свой хлеб ей в воде разма-чивает, а на рынке продадут по разным хозяевам, и не увидит больше свою Лидну. И Симса… Её трёхмесячного ребёнка ещё на берегу бросили с одним объяснением: "Всё равно не доживёт!" Всё равно им, что она уже пятый день в себя прийти не может. Не ест, ни с кем не разговаривает, не чувствует ничего.
Что им всем твоё горе? Ещё неизвестно, как судьба у каждой сложится.
Может, он ещё и отвяжется, этот аэл? Он уже получил всё, что хотел. Чего с меня взять ещё?
Нет, аэл не отвязался. Утром от него пришёл слуга, проводил под понимающие взгляды других женщин. "Ещё хоть пальцем прикоснется, руки на себя наложу! Чем жить так, лучше вообще никак!" Шла и думала, даже по сторонам не глядя. Остано-вилась у порога, поплотнее прихватив разорванное до самого низа платье: подол его расходился при каждом шаге, и ноги оказывались непростительно открытыми.