— Воздадим щедрые подношения Отцу-Создателю и положимся на случай.
Капитан в ответ на эту безучастную реплику Кэйдара покачал головой недовольно, но не ему учить будущего Правителя. Понимая это, он молча пошёл раздавать рас-поряжения команде.
Корабли пока шли настолько близко друг от друга, что Лидас со своего легко пере-брался по перекинутым доскам сходней в гости к Кэйдару. Он явился с отчётом о проделанной работе.
— Пленных не так и много, как хотелось бы. Мужчин среди них так вообще десятка полтора всего. И это те, кто сам сдался… Они почти все с ранениями…
— Плохо, — отозвался Кэйдар, не отрывая глаз от темнеющей слева береговой линии.
Конечно, плохо, это Лидас и сам понимал. Скоро осень, уборка виноградников и пшеницы. Цены на рабов опять полезут вверх. И не всякий сможет позволить себе работника, если он будет стоить больше двухсот лиг.
— Зато у нас есть неплохие запасы золота и серебра. — Судя по тону голоса, Кэйдар улыбался, хоть и продолжал стоять к Лидасу спиной. — На эти деньги можно будет снарядить ещё один поход. Времени ещё больше месяца…
— Да, — Лидас опять как всегда согласился. — Я только хотел сказать, что приказал взять часть тех раненых виэлов, которых сразу решено было убить. Тех, кто полу-чше, кто наверняка выдержит всю дорогу и сумеет выздороветь без больших затрат на лечение.
— Обычно таких кормишь и поишь всю неделю, а за день до прибытия их всё равно приходится выбрасывать за борт.
— Нет. Я сам осматривал каждого.
— Ну, сам, так сам. — Кэйдар явно был не в настроении. Странно. С чего бы это? Ведь поход прошёл как нельзя лучше. Погибших немного, а корабли нагружены так, что ползут, как черепахи. Просто всем нам надо отдохнуть после боя, и тогда настроение появится.
Корабли весь день шли на вёслах, поэтому приходилось часто отдыхать. А ветра всё не было. Его сил хватало только на то, чтоб слабо натягивать небольшой флажок на самом верху мачты. А на ночь оба судна сцепили бортами, накрепко увязали верёвками и цепями, занялись готовкой ужина, кормлением всех людей и скотины.
* * *
Из всех вернувшихся чувств и ощущений первым была жуткая головная боль. Глазами не моргнуть. От боли этой, казалось, даже пол и всё, на что смотрели глаза, монотонно тошнотворно покачивались.
— О, очухался! — весёлый мужской голос над ухом дал понять, что рядом есть другие люди. Кто-то положил руку на горячий лоб, осторожненько, с ласковой материнской заботой. — Живучий ты, парень. — А потом кому-то третьему в сторону:- Я же говорил тебе, Шарак, что очухается, а ты всё: зря тащишь, зря тащишь… И ничего не зря. Сам посмотри!