— Вы, что ли, Катю грохнули, чтобы Лену спасти? Это не город, а цирк маньяков! Поп-убийца, выбирайте, куда мне звонить в милицию или в дурку?
— Ох, Виктор, не гневите Бога и меня, я страшен в гневе. Катю сбила машина за час до убийства Лены. Я сам ее привез.
— Странное совпадение. Она тоже была беременна. Тоже спасли ребенка?
— Две недели назад родила. И тоже девочку.
— Как интересно… Я так понимаю, что обе они — мои племянницы, да и покойницы, кстати, были сестрами.
— Как не стыдно, — священник снова перекрестился, — они же еще обе живы. Отбросьте свой цинизм — помогите нам! Я не сумасшедший, знаю, что шансов почти нет, но у Григория — золотые руки. Его Москва зазывает, и в вас я тоже верю — у вас ведь вся семья — таланты!
— Ну да, мама поет, Женя танцует, а я члены пришиваю и сердца пересаживаю. О! А вот и золотые руки!
Вошел Григорий, хмуро, без приветствия, посмотрел на Виктора, протянул отцу Пантелеймону халат и тихо произнес:
— Операционная готова, Валя все сделала. Наденьте это, отец Пантелеймон.
— Черт! — Виктор снова присвистнул, — Вы и правда собираетесь это сделать, крейзи?
— Они так похожи, — Григорий говорил ни к кому не обращаясь, как будто сам с собой, — даже головы пробиты почти в одних и тех же местах. Я сделаю это назло всему свету.
— Фу! Да он же пьян! От него несет, падре!
Григорий вытянул перед собой абсолютно не трясущиеся руки:
— Я не пьян, это анестезия. Мне сейчас придется вскрыть грудную клетку любимой и забрать ее сердце.
— А я вот изрядно выпил коньяку. Да, крутые вы ребята. Пожалуй, я составлю вам компанию.
— Господи, слава Тебе! Виктор, я знал, что вы добрый человек, вы делаете богоугодное дело, и знайте — вам это зачтется.
— Ой-ой-ой… Вот этого не надо, я не верю в Бога и не хочу слушать эту ересь, я верю в удачу. Если наша безумная затея прокатит, я хочу, чтоб вы помогли мне удочерить ребенка Лены. Или попросту отдали его мне.
Неожиданное желание Виктора застало отца Пантелеймона и Григория врасплох, они замерли и в один голос воскликнули:
— Что?!
— Да! Таков мой гонорар за участие в операции века, а также за молчание. Я, ребята, простите за грубость, держу вас сейчас за яйца, так что решайте! Я известный, богатый хирург-пластик, и все у меня есть, кроме детей, не может их у меня быть — ваш Бог не дал, а братцу моему — сверх меры дал. Короче, не хочу, чтобы родная кровь попала в чужие руки. Готов любить и пестовать племянницу как родную дочь.
— У нас нет выбора. — Отец Пантелеймон с надеждой на понимание взглянул на Григория. — Дочь — так дочь. Без вас нам Лену не спасти, скажем ей, что не выжила девочка, возьмем грех на душу.