Настасья Ивановна решительно затрясла головой:
– Нет! Это не может быть мой сын!
Очевидно, женщина принадлежала к числу людей, которые думают, что, если что-либо упорно отрицать, оно перестанет быть сбывшимся фактом. Однако Амалия все же сделала попытку воззвать к здравому смыслу гостьи.
– Для того чтобы узнать, ваш это сын или нет, надо взглянуть на тело, – терпеливо растолковывала она. – Если это не он…
– Да что ему делать на Фаянсовой улице? – возмутилась Настасья Ивановна. – Это ж фабричная окраина, там одни пьяницы и живут! А мой сын не такой! Ни к чему ему было водиться… со всяким… не понять с кем! С отребьем!
И она неприязненно покосилась на Дашу, хотя бедная горничная тут явно была ни при чем. Губы у девушки дрожали, она пыталась сказать что-то, но не могла.
Казимир, как всегда бывало в сложных ситуациях, словно растворился в воздухе, и, хоть он и присутствовал в гостиной, так сказать, материально, его все равно что здесь не было. Тогда Настасья Ивановна обратилась к офицеру:
– Вот хоть вы им скажите, сударь! Зачем моему Николеньке ходить на Фаянсовую-то? Что он там забыл?
Александр только собирался ответить в своей отстраненно-учтивой манере: «Я не имел чести знать вашего сына, сударыня, и понятия не имею о том, где и что он мог делать», – однако Настасья Ивановна, судя по всему, вовсе не нуждалась в его словах.
– А все вы! – зачем-то напустилась гостья на Дашу. – Голову ему вскружили! Предупреждала я его, чтобы он за горничными-то не бегал! Дело известное… Что хорошего может от горничных быть-то! Одни неприятности…
Даша разразилась рыданиями и выбежала из комнаты, по пути едва не опрокинув кресло. Аделаида Станиславовна сконфуженно поглядела ей вслед. И тут Александр сильно изумился. Амалия подалась вперед, ее глаза сверкали.
– Вы, как вас там, – прошипела девушка, – не смейте оскорблять Дашу! – Она поискала, что бы еще такое сказать, и гордо добавила: – В моем доме! – словно это имело какое-то значение.
«Да, генерал Тамарин был с характером…» – смутно подумал Александр, посмотрев на пылающее лицо девушки. И, странное дело, Настасья Ивановна сразу же как-то съежилась, подобрела и залебезила. У нее и в мыслях не было обидеть горничную уважаемых людей… Она не хотела… Но материнское сердце! И Николенька пропал… Она не знала, что и подумать…
– Сейчас, – отрезала Амалия, поправляя завиток волос, выбившийся из прически, – надо прежде всего установить, является ли погибший вашим сыном, и если это не так, пойти опросить его друзей, чем он занимался в последнее время. Может быть, мы вообще зря беспокоимся. – Щеки ее все еще полыхали от недавней вспышки гнева.