Осмелюсь утверждать, что Петр Могила был националист и патриот, защищавший, как мог, свой народ. А вот Никон, по сути, — русофоб чистейшей воды!
Кроме того, Петр Могила — просветитель и умница, который утверждает православие просвещением и отлично умеет воевать на поле противника — вот польский король ничего по-русски не писал!
А Никон чуть ли не хвастался своим невежеством и за умом ходил в дальние страны.
Вот вам тоже своего рода традиция — реформы в Московии — Российской империи — СССР — Российской Федерации всегда идут как АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЕ!
Реформа Никона проводилась таким образом, что не могла не нанести удар по национальным чувствам московитов. На первый взгляд она даже и содержит некие национальные идеи, пусть в извращенно-московитской форме. Например, Никон запретил строительство столпных храмов, пришедших из Италии, разрешил строить только крестово-куполные храмы, пришедшие из Византии. Поскольку в Византии к тому времени уже строились и столпные храмы, это очередная попытка быть большим православным и большим византийцем, чем патриарх Константинопольский.
В 1655 году Никон произнес проповедь против икон «фряжского» письма, проникавших на Московскую Русь с немецко-польского рынка и через новгородско-псковских мастеров.
Целую кипу таких икон принесли из боярских домов (значит, хозяева этих домов, владельцы икон, позволяли вламываться к себе в дома и выносить из них свою собственность? Узнаю Московию!). Никон называл владельца очередной иконы, Макарий Антиохийский высказывал свое суждение через переводчика — уже знакомого нам Лигарида, и Никон вдребезги разбивал икону об пол. А восточные патриархи предавали анафеме владельцев икон.
Уже говорилось, что греки, на которых опирался Никон, были не подлинными иерархами и богословами, а скорее сборищем аферистов. Невозможно отделаться от мысли, что на Соборе 1667 года судили они не сопротивлявшихся реформам старообрядцев, а «посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую историю»[80].
Писанное на Стоглавом соборе был объявлено «нерассудной простотою и невежеством», и Собор 1667 года ни много ни мало, как «разрушал тот собор не в собор, и тую клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть». В другом месте Собор 1667 года оговаривал «невежество» и «безрассудство» святителя Макария, почитаемого на Московской Руси как святого.
Состоялся своего рода реванш греков за московскую религиозную самоуверенность и склонность к самопревозношению, причем руками довольно сомнительных греков.
Есть, право, много общего между Никоном и Петром I. «Их роднит… странная легкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность в действии. И Никон слушал греческих монахов и владык с такой же доверчивой торопливостью, с какой Петр слушал своих «европейских» советчиков»