Ларису не хотели. Ее не желали в роли журналистки. Не желали в роли корректора — невзирая на нехилый опыт по этой части. В учителях ей тоже места не было: неподходящее образование. Хотя нескольким ее одногруппницам журналистский диплом вовсе не помешал устроиться в школу. Не видели Ларочку в роли менеджера продаж, секретаря адвоката, продавца ювелирных изделий, косметики и парфюмерии. Не взяли в переводчики — оказалось, ее английский, который Трегубович зубрила с четвертого класса, могли понять только в России, и только россияне. Да и то немногие.
Оставалось идти в кондукторы или кассиры. Однако сидеть на кассе в банальном гастрономе она сама не хотела. Про кондукторство даже слышать не желала. Драить подъезды или в домработницы к крутым бизнесменам пусть нанимаются лимитчицы. Лариса не для того училась. Коль уж не сложилось с заграницами, она построит карьеру на телевидении. Или на худой конец на радио.
Однако к радио с телевидением ее и близко не подпустили. Даже на собеседование ни разу не удалось прорваться. Мир ее ненавидит! Ни за что. Просто так: ненавидит, и все.
Ира пыталась как-то подбодрить ее. Иногда получалось, но чаще Лариска просто впадала в истерику: то плакать начинала, то орать. Ира намекала: ищи ответы в себе. Просто так мир не станет ненавидеть человека. Значит, есть причина.
Но копаться в себе Трегубович не привыкла. Куда проще обвинить в несправедливости весь мир чохом.
Ире бы и ладно — не ее проблемы. Но Лариску было по-настоящему жалко: без малого сороковник бабе, а ничего нет. Ни работы путевой, ни личной жизни. Одна, если не считать матери. Отец Ларочкин умер еще раньше Ириного. Осталась мама. Но Софья Исааковна о дочери заботиться уже не могла, слишком стара: Лариску-то родила поздно, когда самой уж под сорок было. Старушке лекарства нужны — а у Лариски пособие крошечное. Без материной пенсии даже на питание не хватило бы. Какие уж лекарства?
Как было не пожалеть ее? По Ириному ходатайству специально под Ларочку создали в штатном расписании единицу: персональный секретарь заместителя генерального директора. Сама, собственными руками, вырыла себе яму.
***
— Как вы думаете, сколько мне лет? — прервала Ира повествование.
— Вы замечательно выглядите для своего возраста, — ловко вывернулась собеседница.
Ирина рассмеялась:
— А вы молодец! Вас нелегко провести. Все правильно: мне уже сорок, и даже с маленьким хвостиком. Но на вид дают гораздо меньше.
— Да, на вид вам сложно дать больше тридцати. Но глаза выдают истинный возраст. Внимательный наблюдатель сразу поймет, что вы опытная женщина, мудрая…