Туринская Татьяна
Побочный эффект
Отделение для ручной клади оказалось забито под завязку. Ничего не меняется — она всегда поспевает лишь к шапочному разбору.
— Простите, вам не помешает моя сумка?
Дама вежливо улыбнулась:
— Нет-нет, располагайтесь.
Ирина запихнула сумку под сиденье. Устроилась поудобнее в кресле. Облегченно вздохнула: слава Богу, успела!
Едва прикрыла глаза — тут же вернулась боль. Душа превратилась в маленькую колючую горошину, и поселилась в горле, перекрывая доступ кислороду. Невероятным усилием Ирина вернула ее на место: в сердце, там как раз пусто. Там должно жить то, во что превратилась ее душа. Там самое подходящее место для боли.
Расцарапанное душой горло засаднило. Ничего. Это Ира переживет. Лишь бы не задохнуться раньше времени. Ей бы увидеть их, а там…
Улыбнулась, как ни в чем не бывало: незачем соседке видеть ее страдания. Это только ее боль, и ничья больше. Она заслужила ее. Да и что еще у нее осталось, кроме этой боли?
— Чуть не опоздала. Всегда я так! К каким бы ухищрениям ни прибегала — все равно опаздываю. Не быть мне английской королевой!
Рассмеялась тихо, но звонко. Смех у нее был необычный, будто хрустальный, и невероятно заразительный. Она знала эту свою особенность, и умело использовала ее при необходимости. Однако сейчас в ее планы не входило одурманить или умилостивить кого-нибудь своим смехом. Сейчас он был таким же естественным, как несколько лет назад. Только в веселую хрустальность нынче вполне органично вплелась грусть. И боль. Как же без боли?
Лайнер натужно загудел, завибрировал всеми фибрами своей железной душонки, и медленно, тяжело, будто старая двухсоткилограммовая баба, неохотно покатился вперед, отсчитывая бетонные плиты по едва уловимым стыкам. Казалось, от движения он просыпается, наливается силой, на глазах превращаясь из толстой неуклюжей старухи в доброго молодца. Скорость нарастала. Деревья, c любопытством выглядывающие из-за бетонной стены аэродрома, из отдельных представителей лесного царства превратились в сплошную зеленую поляну. Сила инерции вдавила пассажиров в кресла и машина, наконец, оторвалась от земли.
Ира зажмурилась. И вновь усилием воли заставила себя открыть глаза и улыбнуться.
— Боитесь? — спросила у соседки.
Та отрицательно мотнула головой, приветливо улыбнувшись при этом. Ее лицо было таким открытым и обаятельным, понимающим. Помимо воли захотелось рассказать незнакомке все. Нельзя уходить непонятой. Пусть правду будет знать совершенно посторонний человек — у Иры останется иллюзия, что она сделала все, что могла. Она использовала последнюю возможность все исправить. Вдруг, делясь своей бедой с незнакомым человеком, она поймет что-то важное, что раньше скрывалось от ее глаз. И тогда… Тогда не надо будет уходить? Или нет — ничего нельзя изменить. Время не течет вспять. Не течет…