Лида сделала многозначительную паузу, дабы Катерина прониклась ее словами. А та снова почувствовала, как пылают щеки и отвернулась, не в силах выдержать осуждающего взгляда гостьи.
— Вы понимаете, что разрушаете семью? Или для вас это — пустой звук? Я прекрасно понимаю: сколько вам лет, тридцать? тридцать два?
Катя едва не подавилась от такой наглости, дерзко ответила:
— Двадцать восемь!
Та не отреагировала на ее слова, словно бы не расслышала их, и беспристрастно продолжила:
— Тридцать два. И все еще одна. А одной-то, поди, не сладко, да? А тут — он. Мужичок весьма недурственный, видный. Да еще и при деньгах, при машине. Начальник опять же. А на семью плевать. Так?
Она повысила голос и вперила в хозяйку испепеляющий взгляд.
— Только ты учти — мне не плевать на мою семью. И другим я этого тоже не позволю. Он мой, поняла? А ты сиди в офисе, и работай на наше с ним благо, тебе за это зарплату платят. Впрочем, нет, я даже этого тебе не позволю. Мне такие работники, как ты, не нужны. От тебя больше убытков, чем прибыли. У нас ребенок, между прочим! Мужа я себе, быть может, еще найду — ты посмотри на меня, такие женщины на дороге не валяются!
Катя поспешно кивнула: еще бы, конечно не валяются, особенно в таких шикарных шубах. И то, что рыжая надеялась найти себе нового мужа, внушало ей некоторую надежду на личное счастье. Однако последующие слова гостьи в прах разбили ее мечты.
— А вот другого отца у ребенка быть не может. Не смей, слышишь?
Лида покинула кресло и подошла к хозяйке вплотную. Кате показалось, что та ее сейчас ударит, и она зажмурилась, но гостья вдруг зашептала, горячо и как-то просительно, почти умоляюще:
— Он мой, слышишь? Он наш. Не забирай его, не смей. Ты же сама потом будешь жалеть. И он никогда тебе этого не простит. Меня он, может, и смог бы разлюбить, но он никогда не разлюбит ребенка. И за это будет тебя ненавидеть. Даже если ты родишь ему своего ребенка — это ничего не решит, он никогда не забудет первенца. А я, уж будь уверена, перекрою ему все подходы к сыну, поняла?
Она угрожала, но голос ее подрагивал то ли от неуверенности, то ли от страха. Может, и от гнева, но у Кати все же сложилось впечатление, что Лида ее почему-то боится. Ненавидит до смерти, и в то же время боится.
Гостья вдруг замолчала. Еще раз как-то по-особенному взглянула в Катины глаза, словно бы пытаясь прочесть в них свое будущее, и пошла в прихожую. Лишь у двери оглянулась, сказала тихо:
— Оставь его, слышишь? Оставь его нам. Мы без него погибнем.
И вышла, тихонько прикрыв за собою дверь.