Ох, какие же они все одинаковые! Ну забеременела, и что? И он сразу обязан жениться? Наивные. Ничего он никому не обязан. И Ирке тоже.
Развернулся было, ушел. Не раз уже уходил, вроде иммунитет выработался: подумаешь, не в средневековье живем, как-нибудь выкрутится. Ан нет, чем-то девка зацепила. Было в ней что-то такое, трогательное, почти детское…
К тому времени Виктор жил один — несколько месяцев назад схоронил мать. За годы разлуки с братом настолько свыкся с мыслью о его смерти, что не сразу сообразил, что нужно бы оповестить Вовку, позвать на похороны. Но что-то внутри противилось этому: нет больше Вовки, он ему не брат. Да и как он соседям-знакомым его, ожившего, представит? Долго борясь с самим собой, пришел к компромиссу: брату он сообщит, но уже после похорон, когда девять дней по покойнице отметят.
Встреча вышла неласковой. Владимир не мог простить брату такой подлости: это уж совсем не по-человечески, не позволить с матерью попрощаться. Почти не разговаривали: Виктор, не заезжая в дом, отвез москвича на кладбище, тактично отошел в сторонку, чтобы не мешать. Оттуда заехали в гараж, поставили машину, и на такси отправились на вокзал. Там посидели немного, крепко выпили, на том и расстались. Чужими людьми.
Одному оказалось несладко. Пока мать была жива, Виктор на нее злился: та без конца учила его уму-разуму, ругала за частые пьянки. При этом не забывала вкусно готовить, стирать-гладить — следила за сыном, как за маленьким, чтоб всегда хорошо выглядел, чтоб начальник с работы не уволил за неряшливость.
Теперь же сбылась мечта: никто его не пилил, никто ничего не запрещал. А главное, Виктор вдруг стал никому ничего не должен. В принципе, он и раньше не слишком-то заморачивался по этому поводу, а тут вдруг оказался совсем-совсем свободен. Но это почему-то оказалось не так приятно, как мечталось.
Вместе с тем, никто больше не подносил по утрам выглаженную рубашку. На столе не ждал горячий завтрак. Чтобы выпить банальную чашку кофе, нужно было по утренней прохладе сходить к колодцу, принести воды, растопить печку… Скажем, первым делом он купил электрический чайник, чтоб избежать проблем с растопкой печи. Однако топить все равно пришлось — холодно. В общем, неуютно стало без матери. С одной стороны спокойнее, никто не пилил, никто ничего не требовал. С другой — полная жизненная неустроенность.
Когда Ирина объявила ему о беременности, Виктор привычно развернулся и ушел, не сказав и слова на прощание. Но грызло что-то изнутри: и жаль было дурочку, и в то же время как будто тянуло к ней. Будь к тому времени мать жива, он бы, пожалуй, никогда и не вспомнил ни про саму Ирину, ни про ее проблему: было, и сплыло. Но к тому моменту его так достала неустроенность и холод в доме.