Оставалась надежда, что Ирка одумается. Вот подрастет Аришка, станет ножками топать, и тогда… Подросла, затопала, но ничего не изменилось — теперь Ирине приходилось бегать за ней ежесекундно, как бы любопытная варварка не влезла куда не следует. Еще подождал. Дочка росла, а хлопот меньше не становилось. И по-прежнему жена относилась к нему по остаточному принципу: только когда ребенок позволял ей расслабиться, например, ночью…
А Виктору так хотелось внимания к себе! Да что ж это за жизнь: только он кому-то должен. А когда будут должны ему? Стало все раздражать, какие-то мечты появились: что однажды вдруг исчезнут жена с ребенком, а вместо них в доме поселится настоящая красавица, не чета Ирке. И той не нужен будет никакой ребенок, ее будет интересовать только он сам, Виктор Конкин. И положит та красавица всю жизнь на алтарь любви, то есть жить станет его жизнью, мыслить его мыслями, хотеть его желаниями, мечтать его мечтаниями. Как Ирка жила дочерью, так та неведомая красавица будет жить только Виктором…
— Ну вот и чаек. Да вы ешьте, ешьте!
Тетка с удивлением смотрела на надкусанный бутерброд, который Виктор все это время держал в руках. Не объяснять же ей, что он вовсе не стеснялся, а просто задумался. Воспоминания навалились, да так, что вся жизнь промелькнула за эти несколько минут. Вот уж чего с ним никогда не было, так это попыток самоанализа. Чего вдруг сейчас разнюнился?
Виктор сердито поджал губы: вот оно что, банальная обида, зависть к более успешному брату. Тот в Москве осел, видимо, удачно подженился — вон как теща вытанцовывает на цыпочках. А он-то, дурак, думал, что жениться лучше на сироте. Да с такой тещей никакая жена не нужна!
Есть почему-то больше не хотелось, и он вернул бутерброд на тарелку.
— Ну что же вы? — не удержалась хозяйка. — Не стесняйтесь, кушайте!
— Нет, спасибо, наелся, — виновато улыбнулся он и хлебнул обжигающе горячего чаю. — А вы, простите?
— Я Наталья Станиславовна. Помогаю Владимиру Васильевичу. Он без меня как без рук.
Она обезоруживающе улыбнулась и торопливо продолжила:
— Потерпите еще пять минут, голубчик! Он уже заканчивает, сейчас выйдет. То-то радости будет!
Ну конечно. От радости аж всплакнет. Виктор почему-то почувствовал мандраж. Каким он стал, Вовка? Почему родная теща скачет перед ним, как перед великим цэбэ? Почему перед Виктором никто не скачет, хоть он так старался наладить отношения в семье именно таким образом? Почему ему никто не подносит бутербродов с очаровательнейшей улыбочкой, почему по его первому требованию не бегут заменить остывший чай? Почему его покой никто не оберегает столь тщательно, как эта Наталья Станиславовна?