Помяни черта — он тут как тут. Рекламный блок закончился, и во весь экран нарисовалось до неприличия красивое лицо Городинского с золотыми кудрями до плеч и воротником из длинных перьев какой-то экзотической птицы.
— С новым годом, страна! — радостно заверещала отвратительно-красивая голова, и Женя едва не поперхнулась. Чуть не разлила вино, лихорадочно пытаясь отыскать проклятый пульт, который упорно не желал попадаться под руку.
Наконец нашла, щелкнула первую попавшуюся кнопку. Вздохнула с облегчением: там как раз показывали 'Иронию судьбы' — вот это в самый раз будет, самое застольное зрелище. Вот и пусть Зимин попробует заливной язык в Женькином исполнении — это ему не то, что заливная рыба со стрихнином, доставшаяся герою фильма, по странному стечению обстоятельств Жениному тезке.
Зимин одобрил ее выбор:
— Вот-вот, пусть лучше будет фильм. От него хоть настроение праздничное. А то показывают по всем каналам одни и те же тошнотворные морды…
Женя промолчала, сосредоточившись на поедании заливного. Правда, вкуса совершенно не ощущала. Чуть не подавилась из-за его комментария.
— И как тебя только угораздило? — продолжил развивать больную тему Зимин. — Вроде неглупая баба, и так прокололась… Неужели сразу непонятно было…
Женя настойчиво перебила его:
— Не надо об этом! Пожалуйста, не надо…
И замолчала. Ковырнула еще пару раз в тарелке, да ничего уже не хотелось: ни заливного, ни любимой селедки под шубой, ни чего-то более остренького и совсем уж несъедобного…
— Я сама не понимаю, что это было, — после некоторой паузы тихо сказала Женя. — Как будто гипноз какой-то. Дура, редкостная дура, это вы правильно заметили. Не знаю, ничего не знаю… Ничего вокруг не видела, только глаза эти огромные, такие томные… Сначала, как и все, просто поражалась: надо же, какой красавчик! Голосом восхищалась. Вот, думала, перепало же человеку от щедрот небесных: и красота, и рост, и голос — все один к одному. Ах, какой талантливый, какой восхитительный мальчик! Посмотрела на свое окружение — все такие бледные, все такие никакие… Скушно стало. Решила, что это не жизнь. Что настоящая жизнь — там, на Олимпе. Там красивые талантливые люди, там красивые отношения. Там красивая любовь… Говорю же — дура. И сама не заметила, как с головой погрузилась в этот дурман. Убедила себя, что люблю. Убедила, что только он, весь такой идеальный, достоин моей любви. Тьфу! Идеальный! Придумала себе идеал, которого не было. Сотворила кумира. И служила ему верой и правдой…
Женя замолчала. Зимин тоже молчал, понимал, сейчас не время говорить, сейчас надо выслушать, позволить собеседнице излить накопившиеся слова, до конца разобраться в себе. Дура, конечно, но уж коли сама поняла, что дура, пусть поздно, но ведь поняла — значит, еще есть надежда на выздоровление, еще не конченый человек. Отложил вилку в сторону, просто сидел, просто слушал, просто молчал.