Господи! Ну почему же это так трудно сделать?! Ну хоть бы Зимин сам, что ли, догадался, сам все сделал. Женя не стала бы сопротивляться — пусть делает с нею все, что вздумается, чего душа пожелает. Она вытерпит, она сумеет. Стиснет зубы и… Ради Димочки. Ради себя. Ради счастливого будущего. Ну почему он сам ничего не делает, сволочь?! Почему упорно ждет, когда Женя унизит себя до бесконечности?!!
'Выхода нет. Нет выхода. Выхода нет. Нет выхода. Выхода нет'. Женя твердила и твердила про себя эту нехитрую фразу, убеждая, что все равно ей придется сделать то, ради чего она позвала сюда Олега. Придется. И придется это делать самой, потому что от него помощи явно не дождешься. Прав был Дима, ах, как прав! Страшный человек. Катькин Олег — очень страшный человек. И как она раньше этого не понимала? Даже если знала его практически сугубо визуально, даже если только здоровалась с ним, никогда не заговаривая ни на какие темы — она все равно обязана была понять, какой он страшный человек. И тогда, быть может, она бы догадалась сама рассказать Диме о том, с кем он может столкнуться в подъезде. Чтобы он морально подготовился и не выдал сам себя так глупо, как сегодня.
Женя с трудом сняла с себя плащ. Вернее, только вытащила руки из рукавов, а дальше словно забыла о его существовании и плащ просто соскользнул с нее с легким шелестом, и в художественном беспорядке упал к ее ногам. Дальше, дальше, только не останавливаться! Иначе Женя не сможет продолжить. Не сможет выполнить свою миссию. Не сможет доказать Димочке свою любовь.
Она вытащила блузку из-под юбки и стала медленно расстегивать пуговицы. 'Ради тебя, миленький. Только ради тебя. Ради нас с тобой. Чтобы мы, наконец, смогли быть вместе. Ради тебя, любимый. Потому что люблю. Только ради тебя…'
Зимин наблюдал молча. Казалось, ему безумно интересно, чем все это закончится. Женя распахнула блузку, под которой ровным счетом ничегошеньки не было, если не считать двух восхитительно округлых грудочек. И только тогда с отчаянной смелостью и даже с дерзостью взглянула на гостя. А по ее щекам стекали две крупные слезы.
Так и застыла: плащ вьется вокруг ступней, изображая мягкую уютную полянку, приглашающую присесть, короткая юбочка, не скрывающая стройных ножек, очаровательная грудь словно в окошке со ставнями в виде полочек блузки, насильно удерживаемых в раскрытом положении ее руками. Взгляд испуганно-дерзкий и несчастный одновременно, две хрустальные слезы, застывшие на щеках. И ни слова, ни движения. Ничего.
Молчали оба. Долго молчали. Олегу было интересно, как долго все это будет длиться. И что она сделает в следующую минуту. Не дождался. То ли скушно стало, то ли жалко дурочку…