Люба плакала, умоляла о прощении, пыталась объяснить мужу причину столь странного для замужней женщины времяпрепровождения. Естественно, ни одна из названных ею причин, как, например, нехватка денег и мужской ласки, не воспринимались Дрибницей, как достаточно уважительная. Что уж говорить, наслушалась она от него эпитетов в свой адрес. Мало того — впервые за годы супружеской жизни он позволил себе поднять на нее руку. Бил молча, сосредоточенно и больно. Бил в живот и по лицу. Кулаком. Долго. Страшно…
Во вторник привез ее в суд, где она беспрекословно заявила о своем согласии на развод и отсутствии материальных претензий. Судья внимательно взглянула на неумело замазанные пудрой синяки и спросила, не хочет ли ответчица выдвинуть встречный иск по факту избиения. Люба отрицательно покачала головой и прошептала:
— Я упала…
Судья ничего не ответила и провозгласила отныне брак считать расторгнутым. Домой Любе пришлось добираться самостоятельно — везти в своей машине бывшую супругу Дрибница отказался. Больше того, домом теперь эта квартира для нее не была. На сборы разгневанный рогоносец выделил двадцать четыре часа, после чего ей надлежало покинуть не только квартиру, но и пределы города. Ни о каких алиментах речь не стояла — отныне Дрибница отказывался признавать Колю своим сыном. Но, как порядочный человек, купил ей за пятьсот долларов халупку в самой захолустной деревеньке подальше от города. Сказал, как отрезал:
— Появишься в городе — убью. И через пятьдесят лет чтоб ноги твоей здесь не было, и через сто. И не смей больше носить мою фамилию. И приблудыша своего с нее сними — я проверю.
***
Сима потихоньку впадала в панику. Ох, быть ей старой девой! Луиза уже и замужем побывала, и развестись успела, теперь вот Таня замуж собралась, все одноклассницы да однокурсницы давным-давно обзавелись семьями, и только Сима никому не нужна. А ведь ей уже двадцать четвертый год… И радовалась за подругу, и завидовала черной завистью — мало того, что сама стройная да симпатичная, так еще и парня себе отхватила уж писаного красавца, да еще и журналиста! Ну почему, почему одним всё, а другим — шиш на постном масле?! За что на Таньку такое счастье свалилось? Чем Сима-то хуже? Страдает, бедная, с самого детства от своей полноты. Папаша-алкоголик все нервы истрепал, приличного человека в дом не приведешь. А этой — и отец золотой достался, одна радость, хоть прожил недолго. И ведь ест, гадина, все, что ни попадя, и ни грамма не толстеет! А бедная Сима даже от свежего воздуха поправляется. Да за что же наказание такое?