Сладкий перец, горький мед (Туринская) - страница 157

Таня не знала, да собственно, и не старалась понять, действительно ли она готова простить Дрибницу, или это только действие алкоголя. Но сейчас, сию минуту, ей хотелось забыть тот страшный год, забыть почти лишающий надежды приговор врачей. Жить, жить! Пить вино и танцевать, радоваться жизни, смеяться и плакать, и любить, любить! Научиться вновь ЧУВСТВОВАТЬ! Ах, до чего приятно кружиться в дикой пляске, отстукивая тонкими каблучками: "Жить, жить, жить"…


Дрибница ни на минуту не оставлял Таню без внимания. Привычно ледяная скульптура утром и днем, к вечеру она превратилась в молнию, девочку-вихрь. И пусть она медленно, но верно приближается к тридцатилетию, она все равно для него девочка, она всегда будет его девочкой! Девочкой-вихрем, девочкой-ветром, девочкой-птицей, девочкой-кошкой… Девочкой с глазами цвета осоки, самой сладкой, самой любимой, единственной на всем белом свете.

Вова, как ребенок, радовался, наблюдая за поведением подвыпившей супруги. Он не видел ее такой долгих три года. Сейчас она была такая, как в лучшие их времена. Ах, как он любил вспоминать те годы! Какой же он дурак, как же он мог разрушить то счастье? Ведь он был тогда полностью, безоговорочно счастлив! Пусть говорят, что абсолютного счастья не существует. Им не повезло, раз так говорят. А Вова знает точно — есть оно, абсолютное счастье, есть! И было оно у него, целых два года безоговорочного, безудержного счастья. Да вот только удержать не сумел, поддался дикой, болезненной ревности. Может, он действительно дурак, и весь мир нынче живет иначе? Вот ведь Худой уже пять лет живет с Симой, не будучи женатым на ней. И ничего, не стыдно ни ему, ни Симе, вон как светятся оба после очередного свидания. Почему Чудакову не стыдно гулять от Лили, несмотря на то, что и она, и практически все об этом знают? Почему не стыдно было Тане объяснять ему, что ей уже двадцать три года и странно было бы, если бы к этому времени она оставалась девочкой? Почему не стыдно было Андрею припоминать, как называла его Таня в постели? Страшно — да, было, он чуть не обделался от страха, но стыда Дрибница в его глазах не заметил. Может, они все правы, и Дрибница действительно не от мира сего, заблудился во времени со своими доисторическими взглядами? Может, и не к кому ему было ревновать Таню? Подумаешь, назвала его пару раз Лёшиком. Но ведь он знал, он уверен был, что с момента создания их семьи не было у нее никого, не было и быть не могло! Чего же он бесился, к кому ревновал? К призраку? К ее видениям? К снам? Дурак, ах, какой он дурак!..