— И с мужиками тоже. И вообще это мое личное дело. Я не приветствую твой образ жизни, и женщин таких не признаю, которые до свадьбы позволяют затащить себя в постель. И я, между прочим, горжусь тем, что остался целомудренным до свадьбы, не запятнал себя грязными отношениями. И хватит об этом.
Сашка вдруг расхохотался не задорно, а с какой-то жестокой злостью. Хохотал долго, потом вдруг остановился резко, жеманно, словно кокотка, вытер кончиками мизинцев глаза, как бы смахивая навернувшиеся слезинки, и сказал:
— Ну, родственничек, уморил. Это ж кому сказать — не поверят. Я балдею! На дворе — конец двадцатого века, а он до двадцати трех лет живую девку не щупал. Да тебя, дорогуша, в музей мадам Тюссо пора помещать. Правда, предварительно не мешало бы проверить у психиатра. Может, вместо мадам Тюссо тебя в дурдом надо определить? — и вновь зашелся отвратительным смешком.
— Да пошел ты, — разочаровано протянул Вовка, бесконечно сожалея о собственной откровенности.
Сашка не отреагировал. Отсмеявшись, с сожалением посмотрел на почти еще полную бутылку "Наполеона", отставил в сторону:
— Не-ет, братец, я с тобой больше не пью. Вдруг это заразно? Ты знаешь, а ведь я, дурак, пришел на работу к тебе проситься. Только под началом такого идиота работать не буду, и не уговаривай.
Вышел из-за стола, подошел к двери, и, уже открыв ее, выдал напоследок:
— Бедная Люба! Кстати, ей ведь уже двадцать семь…
Даже через плотно закрытую дверь до Вовки отчетливо доносился ехидный, издевательский Сашкин смех.
После Сашкиного ухода Вовке стало совсем плохо. Дурак, нашел перед кем душу открывать! Для этого циника ведь не существует ничего святого! Он же опошлит самое чистое чувство, мерзавец! Боров похотливый, где ему понять Вовкино высокое отношение к Женщине. Он и знать не знает, что такое настоящая Женщина, привык общаться с самками…
На душе было гадко. Излить свои мысли было некому и рука сама по себе потянулась к бутылке. Очень кстати, что Сашка не забрал коньяк. Сейчас он напьется и все забудет, и все опять будет хорошо. Не надо будет думать о Любке, не надо вспоминать Таню…
После третьей рюмки о существовании Любаши удалось забыть без труда. А вот Таню так просто не забудешь. И рука сама потянулась к телефону…
***
Девятое мая нынче выпадало на пятницу, так что еще в четверг, после короткого рабочего дня, Голики-старшие уехали на дачу. Горячая пора, посевная. Разве могли они упустить возможность лишний день поковыряться в землице? Серега, как обычно, умотал куда-то со своими друзьями-алкашами. Тане оставалось радоваться, что на сей раз не притащил всю банду домой, и теперь она отдыхала в полной тишине, наслаждаясь творчеством Мориса Дрюона. Дворцовые интриги французского средневековья захватили, погрузили в мир прекрасных дам и их отважных кавалеров.