— А почему раешник написан вашим почерком?
— Потому, что он одна из ста или ста пятидесяти копий, сделанных мною для поклонников жанра… Тогда я еще курил, а каждый экземпляр стоил пять папирос или полстакана махорки первого разбора. Самые светлые годы в моей новой жизни — признание, популярность, непоколебимый авторитет, вес в обществе. Я был принят в высшем свете, и даже Павел Нифонтович Брудастый, по кличке «Утюг», и тот удостаивал меня рукопожатием… Успех, слава, махорка… О чем можно еще мечтать? От одних воспоминаний голова кружится!
— Вы знаете, как попала ко мне эта бумажка?
— Нет, конечно.
— Странно, что Юлия Сергеевна не написала вам.
— Извините за тривиальность, Александр Семенович, но в жизни вообще много странного.
— Эта бумага оказалась среди Документов, брошенных в почтовый ящик. Перед этим документы находились в портфеле, который пропал у ответственного работника, управляющего московским трестом…
— Любопытно.
— Очень.
— Как же раешник попал туда?
— Видимо, новый обладатель портфеля, ценитель соловецкого фольклора, был рассеянным человеком.
— Вероятно.
— И еще одна деталь. На личных документах пострадавшего, брошенных в почтовый ящик, не оказалось фотографий владельца.
— Ценитель соловецкого фольклора сорвал их?
— Не сорвал. Снял. Очень аккуратно, как будто боялся повредить их…
— Вот как?
— Такое впечатление, что фотокарточки были для чего-то нужны.
— Зачем же они ему потребовались?
— А почему, собственно, «ему»? Не исключено, что они предназначались для кого-то другого…
— Например?
— Например, для товарища по лагерю, с которым он вместе был в «Обществе самоисправляющихся»…
— Смелое предположение, — Зайков усмехнулся. — Чересчур смелое… Но все-таки какое отношение ко всему этому имеет Юлия Сергеевна?
— Если не возражаете, я поделюсь еще одним «чересчур смелым» предположением.
— Ну что ж…
— Допустим — я повторяю: допустим — 25 октября 1934 года к Юлии Сергеевне в девять вечера приехал на квартиру ее старый знакомый, управляющий трестом, в котором она раньше работала, а затем вынуждена была уволиться. По собственному желанию, разумеется… Жена и дочь знакомого находились на юге, в санатории, поэтому…
— Если можно обойтись без подробностей, — прервал меня Зайков, — я буду вам очень благодарен.
— Извините, Иван Николаевич. Я могу обойтись без подробностей. Они не столь уже необходимы. В общем, через час или полтора уединение нарушил неожиданный гость — рыжеватый человек средних лет, приехавший в Москву с дальнего Севера. Муж Юлии Сергеевны, Иван Николаевич Зайков, отбывший наказание в Соловецком лагере особого назначения и живущий теперь на поселении, попросил навестить жену, передать ей письмо и маленькую посылку. Судя по всему, рыжеволосый симпатизировал товарищу по «Обществу самоисправляющихся» и принимал близко к сердцу его интересы. Застав у Юлии Сергеевны мужчину, он несколько превысил свои полномочия…