— Это я тоже знаю.
— И тем не менее хотите продолжить разговор?
— У меня нет иного выхода, Иван Николаевич.
— Вот как!
— К сожалению. Для этого разговора, собственно, я и приехал на Соловки.
— Даже так?
— И это, кстати говоря, для вас не тайна.
— Я вас не понимаю, Александр Семенович.
— Понимаете, Иван Николаевич, прекрасно понимаете.
— Вы уверены?
— Разумеется.
— Откуда такая уверенность, позвольте полюбопытствовать?
— Вы получили письмо от Пружникова? — Он молчал, словно не слышал моего вопроса. А может быть, он действительно не слышал. — Получили или нет?
— Получил…
— Вот видите.
— Выходит, он писал под вашу диктовку? — обронил Зайков.
— Нет, письмо им написано самостоятельно, — сказал я, — по собственному желанию, точно так же, как и письмо Юлии Сергеевны.
— Но вы, конечно, знакомы с содержанием письма Пружникова? — Зайков ждал ответа.
— Тоже нет. Я не люблю читать чужих писем. Кроме того, Пружников не говорил, что собирается писать вам.
— Вы сами себе противоречите.
— Нисколько. Разве воображение — привилегия только куаферов? Зная ситуацию и Пружникова, нетрудно предугадать дальнейшее развитие событий, а следовательно, и содержание письма. Значит, я не ошибся?
— Не ошиблись.
— И как же вы отнеслись к моему возможному приезду?
— Откровенно?
— По возможности, если вас, конечно, это не затруднит.
— С полнейшим равнодушием, Александр Семенович. Ведь вы не в состоянии ни улучшить, ни ухудшить моего положения.
— Справедливо. Да я, признаться, к этому и не стремлюсь.
— И все же…
— И все же я обещаю не копаться в ваших отношениях с Юлией Сергеевной, или, если вас так больше устраивает, в семейных отношениях вашего однофамильца.
— Милость к павшим? — с иронией спросил Зайков.
Нет, рационализм и целесообразность. У меня нет необходимости расспрашивать вас о Юлии Сергеевне: я с ней в Москве беседовал. Что же касается ее личной жизни, то это сугубо ваше дело.
— Только ее, — поправил Зайков.
— Пусть так. В любом варианте меня интересует лишь один случай, который произошел 25 октября прошлого года. Но прежде я попрошу вас взглянуть на эти стихи.
Зайков взял из рук стихи, вслух прочел:
— «Здорово, избранная публика, наша особая республика…»
— Кем это написано?
— Вы же прекрасно знаете, что мною, — сказал он… — А если бы не знали, то легко могли установить с помощью графологической экспертизы.
— Графической.
— Графической. Я в сыске профан.
— Это ваше сочинение?
— Нет.
— А чье?
Он развел руками:
— Фольклор. Репертуар раешников. В конце двадцатых годов это исполнялось во всех отделениях и пользовалось у публики неизменным успехом. Это и еще: «Бросая темным братьям свет, нас освещает и просвещает наш Соловецкий культпросвет…»