Я хорошо помню вопросы, выступления, реплики Долматова и составленный им проект решения, по определению Цатурова, самого длинного решения, которое когда-либо выносило партбюро за всю историю своего существования. Партбюро не только поддержало мои предложения, которые я перечислил в докладной. В решении нашлось место и для Фуфаева, и для Сухорукова, и для Белецкого. Отметив мою настойчивость, принципиальность и другие похвальные качества, проявленные при расследовании «горелого дела», бюро — надо признать, что вполне справедливо, — осудило некоторые мои поступки, в частности то, что я не сообщил руководству о просьбе Риты. Лишь один участник всей этой истории не был упомянут — Русинов. Он остался в стороне. Не приобщенный к делу кусок провода? Оплошность, конечно. Но он, точно так же как и Эрлих, не предполагал, что в дальнейшем это будет иметь значение. С кем не бывает? В работе каждого можно отыскать погрешности. Все мы далеки от идеала. А в остальном… Его не за что было ни ругать, ни хвалить. Партбюро в отношении его не располагало никакими вескими данными: ни «с одной стороны», ни «с другой стороны».
Бурным было это заседание, на котором говорили о честности, принципиальности, законности, об ответственности коммуниста за порученное дело, о тех, кто пытается использовать обстановку в своих грязных и мелких целях, не останавливаясь перед наветами, клеветой и преступлениями…
Заседание закончилось далеко за полночь.
И снова мы с Виктором, как в памятную декабрьскую ночь прошлого года, вместе возвращались домой.
И снова была безлюдная ночная улица.
Похрустывал под сапогами тонкий, как бумага, ледок на прихваченных ночным морозцем лужах. Отсвечивали неярким светом уличных фонарей зеркальные витрины магазинов, вывески, темные окна жилых домов.
Москва спала. Спала спокойно, но чутко. Спали люди, станки, деревья с набухающими почками.
Но час-другой, и в предрассветных сумерках одно за другим засветятся окна. Они возвестят о начале трудового дня — одного из трехсот шестидесяти пяти дней третьего, решающего года второй пятилетки…
Загудят заводские гудки, застучат двери проходных.
Даешь пятилетку в четыре года!
Чугун, сталь, хитроумные приборы, самолеты, тракторы, ткани и… истина — наш вклад в общественное производство, наша продукция. Она нужна людям не меньше, чем одежда и обувь. Какая уж тут абстракция! Трудно отыскать что-либо более конкретное и весомое, чем законность, справедливость и принципиальность. Правда, их нельзя измерить тоннами, пудами или метрами. Но они стоят и споров, и мучительных поисков, и бессонных ночей. Они необходимы, и это главное.