Во сне Кара уцепилась пальцами в его руки, чтобы крепче прижаться к нему. Ее ногти впились в кожу Брукса, он не упустил из виду небольшую боль… как и удовольствие, которое получал от того, что девушка прижалась к его бедрам.
Но это же был просто сон, страстная фантазия.
Брукс провел пальцами по отметинам и почувствовал неровность кожи.
— Ни черта себе, — повторил он, в то время как волна беспокойства прокатилась по его нервам.
Не было других женщин, способных нанести эти царапины. С последней любовницей, полицейской из участка, он перестал встречаться еще месяц назад.
Под ложечкой засосало. Как, черт возьми, его угораздило получить отметины от женских ногтей?
Кара.
Ее алиби подтвердилось.
Часть Тодда ликовала — очень, очень большая часть — ведь это означало, что можно спокойно клеиться к умопомрачительной Каре.
Другая часть была взбешена. Если Кара не убийца, значит, настоящий преступник ее подставил. Других объяснений Брукс не видел.
Убийца, обожающий замысловатые игры — чертовски плохая новость.
Вечер среды. Прошло два дня с тех пор, как он видел Кару, касался ее идеальных губ, ласкал нежный язык девушки.
Брукс оставался в стороне, понимая, что нужно держать дистанцию, пока не все ясно с ее алиби на время убийств. Ему не особо хотелось усложнять жизнь сексом с подозреваемой.
Но теперь с нее сняты подозрения.
По словам Колина пять официанток и три бармена подтвердили, что Кара выступала в «Адском Раю» в то время, когда произошли первые два убийства. А одна зоркая и сующая свой нос в чужие дела старушка, живущая по соседству, поддержала историю девушки о том, что она была дома во время убийства Хауза.
Мисс Мерфи, бывшая школьная учительница и огромная поклонница искусства — если судить по висящим на стенах гостиной полотнам — с радостью поделилась своими наблюдениями:
— Я видела, как она приехала домой около пяти часов. В этой своей ярко-красной машине. Вошла и больше не выходила. — Меж седых бровей старушки залегла маленькая складочка. — Я думала, что к ней приедет мужчина, но… — последовал вздох, полный разочарования. — В ту ночь никто не появлялся.
— Значит, она была дома с пяти до десяти вечера? — переспросил Брукс.
Бабулек указала пальцем на одну из картин, написанную в темно-серых тонах:
— Все это время я находилась на крыльце, пыталась работать в новой технике. Я это называю «ночное рисование»…
— Угу…
— Я сидела там до полуночи, — она активно жестикулировала испачканными краской пальцами. — Кара никуда не уходила. Могу жизнью поклясться. — Старушка придерживалась этой истории даже после перекрестного допроса, устроенного Бруксом и Гитом.