— Друзья, скачите к татарам и разыщите среди них красавицу Есуй, дочь Церен-эке, сестру Есуган. Сегодня вечером я хочу играть еще одну свадьбу.
— Все сделаем! — весело ответил Боорчу, подмигнул мрачному Джелме. — Мы осмотрим каждую кочку, заглянем во все тарбаганьи норы. К полудню Есуй будет у тебя.
Старый шаман Мунлик, стоя на вершине холма, мерно бил кривым посохом в большой кожаный бубен — думм! думм! Думм! На зеленом склоне, в тройном оцеплении нукеров, понурив головы, застыли связанные татарские князья-нойоны. Их жен и детей уже прогнали плетьми сквозь строй нукеров и раздали наиболее отличившимся в битве воинам. Старух попросту изрубили в соседнем овраге, и теперь над ним кружили коршуны. Чингисхан ступил на белую кошму, постеленную на траву, приосанился и заговорил, глядя поверх голов пленников:
— День моей мести настал! За отца моего и деда, за хана Ам-багая, за всех прочих родичей, принявших смерть по воле или от руки татар. За гибель простых монголов, за тысячи наших женщин, захваченных обманом и силой, за не рожденных и не погребенных — месть моя да свершится!
Нукеры раскатали длинные и широкие полосы мокрого войлока. По древнему монгольскому обычаю знатных людей убивали без пролития крови. Их закатывали в войлочные ковры, политые водой. Высыхая на солнце, войлок садился, удушая находившегося внутри человека.
Чтобы перед смертью вожди татар не оскорбили слуха Чингисхана бранью и проклятиями, каждому из них в рот всунули по куску вязкой сосновой смолы. Некоторые нойоны пытались сопротивляться, вырывались, но нукеры валили их на землю. Вскоре полтора десятка извивающихся серых коконов лежали на траве. К полудню все они станут войлочными гробами для татарской знати.
Тысячник Субудей, одолевший в минувшей битве татарского хана Мегуджина Суелту и отныне зовущийся багатуром, подвел к Чингисхану тучного мужчину в дорогом наряде и черной шапочке.
— Повелитель, — прохрипел Субудей. — Этот человек говорит, что он — посланник цзиньского Алтан-хана. Еще он говорит, что Алтан-хан разгневается, если ты перебьешь всех татар.
Стиснув зубы, Чингисхан прошипел, хватаясь за рукоять меча-илда:
— Будь проклята китайская хитрость! Одной рукой Алтан-хан заключил с нами союз, а другой продолжает окормлять своих верных псов-татар. Ничего, придет время, и я спрошу с него за все.
— А что делать с этим? — спросил Субудей.
— За дерзость и злые дела, что он сотворил, помогая татарам… Вымотайте ему требуху!
Китаец, сморщив маленькое желтое лицо, визгливо выкрикнул что-то, но нукеры забили ему рот комьями глины. Вонзив глубоко в землю два копья, они ремнями примотали к ним посланника империи Цзинь и сорвали с него одежду.