Старый, кривоногий монгол, все лицо которого было исполосовано шрамами, узким ножом осторожно взрезал сбоку толстый живот китайца. Скрюченными пальцами он вытащил из кровавого разреза скользкую петлю кишки. Нукеры подвели слепого вола, запряженного в повозку, нагруженную камнями. Старик накинул кишечную петлю на бронзовый крюк и вол неторопливо побрел прочь, тяжело переступая разбитыми копытами. Китаец забился в ременных путах, а его дымящиеся внутренности начали выпрастываться из чрева, волочась по траве за повозкой. Мальчишки с радостными криками побежали к волу, чтобы подстегнуть его, но кривоногий старик сердито велел им убираться прочь.
— Чем медленнее будет выматываться требуха из живота этого Цзиньица, тем больше времени он сможет размышлять над собственным несовершенством, — прорычал он.
— Как поступить с остальными? — негромко спросил Чингисхана его сводный брат Бельтугей, стоящий за левым плечом кагана. — Татары — храбрые воины. Из них можно собрать несколько туменов и пускать в бой впереди монголов.
— Нет, — ответил каган. — Именно потому, что они храбрые воины, мы не сможем спокойно спать в своих юртах, пока татары живы. Женщин берите в наложницы и работницы. Детей воспитайте как монголов. А мужчин… И помолчав, тихо сказал, глядя в небо:
— Примерьте их к чеке тележной.
За спиной Чингисхана охнула его мать Оэлун:
— Сын мой, остановись! Ты хочешь истребить целый народ!
— Чтобы в степи наступил мир — убей своего врага, — просто сказал Чингисхан. — Я творю мир. Татары стали кормом для моего меча. Это хорошо.
Нукеры Чингисхана набросились на татар, как волки на стадо антилоп-дзейренов. Они катили походные телеги и каждого пленного подводили к колесу, отмеряя его рост по чеке, удерживающей колесо на оси. Всех, кто был выше чеки, убивали. Берега Улджи окрасились кровью, повсюду громоздились кучи отрубленных голов.
Не все татары покорились своей страшной судьбе. Нашлось немало смельчаков, что взялись за ножи и камни, собираясь дорого продать свои жизни. Но оказать серьезного сопротивления вооруженным мечами и топорами воинам Чингисхана они не смогли.
К вечеру все кончилось.
А когда солнце закатилось и звезды украсили потемневший лик Тенгри, перед белой юртой Чингисхана запылали яркие костры. Боорчу и Джелме выполнили волю своего друга и повелителя — привезли ему луноликую красавицу Есуй.
— Она вместе с мужем пряталась в кустах на речном берегу, — смеясь, сказал Боорчу. — Ее муж хорошо бегает, быстро. Как заяц!
Чингисхан довольно расхохотался. Есуган коротко взглянула на испуганную, трясущуюся то ли от холода, то ли от ужаса сестру и безропотно уступила ей место рядом с каганом, сев ниже, у ног Чингисхана.