Я заговорил с Джимом. Он отвечал мне, не выпуская Бетти из объятий:
- Я просил отпуск, но мне отказали; Не мог я не приехать! Я не вынес бы неизвестности, понимаете, каково ей...
- Где теперь твой полк?
- На передовой.
- О господи!
В этот миг из дома вышел полицейский, и я отвел его в сторону.
- Он учился у меня в школе, капрал, - сказал я. - Бедный парнишка, ему только исполнилось шестнадцать лет, когда он пошел на войну. Понимаете, он и сейчас моложе призывного возраста, а тут еще у него жена, совсем девочка, и ребенок только что родился!
Полицейский кивнул головой, его изрытое морщинами, усатое лицо честного служаки нервно подергивалось.
- Знаю, сэр, - пробормотал он. - Знаю, это жестоко, но я обязан задержать его. Он должен отправиться обратно во Францию.
- Что это означает?
Он развел руками и уронил их, и это был очень выразительный и очень страшный жест.
- Дезертирство перед лицом противника, - хрипло прошептал он. - Дело плохо. Может, вы уведете отсюда его жену, сэр?
Но Джим сам разнял руки Бетти, склонился к ней и поцеловал ее волосы, лицо, а потом со стоном почти толкнул ее в мои объятия и решительно двинулся вперед. По обе его стороны шагали конвоиры. А я остался на этой темной, пахнущей сеном улице с вырывавшейся из моих рук убитой горем девочкой.
- О господи! Боже мой! Боже мой! - без конца повторяла Бетти.
Но что можно было сказать, что сделать?
IV
Весь остаток ночи, после того, как миссис Руф увела Бетти в дом, я сидел и писал. Излагал известные мне факты о Джиме Бекетте. Одну копию этого письма я направил в штаб его полка, а другую - капеллану этого полка во Франции. Через два дня я послал для верности новые копии вместе с копиями метрики, в которой указывался год рождения Джима. Это было все, что я мог сделать. Затем началось томительное ожидание, длившееся две недели. Бедняжка Бетти ходила как потерянная. Мысль о том, что беспокоясь о нем, она сама предала Джима в руки властей, сводила ее с ума. Вероятно, не будь ребенка, она окончательно лишилась бы рассудка или покончила с собой. А на Сомме все это время продолжались кровопролитные бои, и сотни тысяч женщин Англии, Франции, Германии жили в вечном страхе за своих мужчин. Но, пожалуй, никому из них не было так тяжко, как этой девочке. Ее несчастная мать то и дело приходила ко мне в школу узнать, нет ли известий.
- Уж лучше бы бедная моя доченька поскорее узнала правду, пусть даже самую худшую. Эта тревога ее совсем изведет.
Известий никаких не было, из штаба тоже ничего не отвечали. Судьба Джима решалась во Франции. Только тогда постиг я всю глубину ужаса, царившего повсюду. Эта маленькая жестокая трагедия была лишь ничтожной соломинкой в бушевавшем над миром урагане.