Глаз разума (Хофштадтер) - страница 8

 — у них нет внутренней жизни, нет точки зрения. В то же время, быть мною безусловно на что-то похоже (я знаю это изнутри), так же, как быть вами (вы мне об этом очень убедительно говорили). Скорее всего, на что-то похоже быть собакой или дельфином (если бы они могли нам об этом сказать!), и возможно, на что-то похоже быть пауком.

Когда мы рассматриваем других людей и другие существа, нам по необходимости приходится смотреть на них извне; при этом некоторые из их видимых черт указывают на то, что у них есть сознание. Живые существа реагируют на события в соответствии с их восприятием: они узнают предметы, избегают опасных ситуаций, учатся, строят планы на будущее и решают задачи. Они обладают интеллектом. С другой стороны, глядя на вещи таким образом, мы, возможно, выказываем свое предвзятое отношение к вопросу. Ведь когда мы говорим об их “восприятии” или “опасных ситуациях”, мы заранее предполагаем, что они обладают сознанием. Заметьте, что если бы мы описывали такими словами робота, многие бы возразили против такого явно полемического словоупотребления. Чем живые существа отличаются от роботов, реальных или воображаемых? Тем, что они биологически похожи на нас, а мы по определению обладаем сознанием. Разумеется, это сходство имеет градации, и вполне возможно, что наше интуитивное восприятие того, какой именно тип сходства важен, не заслуживает доверия. Дельфины похожи на рыб — поэтому мы менее склонны считать их разумными как мы; но в этом мы, безусловно, неправы. Даже если бы шимпанзе были глупы, как морские слизни, их выразительные, так похожие на наши, лица все равно несомненно способствовали бы нашему включению этих животных в привилегированное сообщество. Если бы мухи были размером с нас или в их жилах текла бы теплая кровь, мы бы с большей легкостью поверили, что когда мухе отрывают крылья, она чувствует боль (наш тип боли — остальные не считаются!). Что заставляет нас считать, что важны именно эти, а не другие соображения?

Ответ очевиден: “внешние” указатели кажутся нам более или менее надежными сигналами или симптомами присутствия того, что каждое сознательное существо чувствует изнутри. Но как можно это подтвердить? Это и есть знаменитая проблема “другого разума”. В нашем собственном случае нам кажется, что мы можем наблюдать прямое соответствие внутренней жизни видимому извне поведению. Но чтобы преодолеть наш солипсизм, мы должны уметь делать нечто, кажущееся невозможным: подтвердить совпадение внутреннего и внешнего в других. Их свидетельства на этот счет нам не годятся — ведь это всего-навсего дополнительные свидетельства совпадения внешнего со внешним, так как видимые способности к восприятию и разумному поведению обычно идут рука об руку с умением говорить и, в особенности, с умением предоставлять “интроспективные” отчеты. Если бы хитроумно запрограммированный робот мог рассказать нам о своей внутренней жизни (то есть, мог бы издать подходящие звуки в правильном контексте), были бы мы правы, включив его в “кружок привилегированных”? Может быть — но как мы могли бы быть уверены в том, что нас не одурачили? В этом случае нам необходимо знать, правда ли в этом роботе горит внутренний свет сознания — или же там внутри только тьма? По-видимому, на этот вопрос невозможно ответить. Возможно, мы допустили ошибку уже на этой стадии.