– Да, это очень верное замечание.
– Давай жить вместе.
– Ты с ума сошел!
– Я вовсе не жду, что ты ляжешь ко мне в постель.
– Надеюсь.
– Нам нужно просто пожениться.
– Нет.
* * *
На самом деле Жорж был болен. Она обнаружила это, нескромно заглянув в письмо из больницы, лежавшее в передней на большом ларце для корреспонденции. Попыталась заговорить с ним об этом. Он все отрицал. Тогда она поблагодарила его за то, что он сохранил в тайне ее жизнь в Италии.
– А ты, значит, сомневалась во мне?
– Да.
– Это не по-дружески.
– Я не доверяла мужчинам, а ты был мужчиной.
– Вот именно, был.
И он расплакался.
Как-то вечером, сидя в ресторане на полпути к Жуаньи и видя, что он не желает говорить с ней ни о своем здоровье, ни о себе самом, она начала рассказывать об острове, о вилле над морем, о необыкновенной террасе, о фермерше из Сан-Анджело, о красоте. Когда же он приедет к ней? Она ведь даже кровать для него там приготовила.
Жорж Роленже обещал приехать на остров в следующем месяце.
* * *
– Это что же, генеральная уборка по случаю весны, месье Делор?
Тот кивнул.
У порога его дома и на мощеном причале Йонны было сложено все необходимое: метла, стремянка, ведра для мытья пола и стен, тряпки и губки, жавелевая вода, стиральный порошок «Сен-Марк», «Мистер Проктер».
Она оставила «солекс» на маленьком переднем дворике и вошла в дом, держа в руке блок «Lucky».
* * *
Солнце уже пригревало так, что можно было пить аперитив на берегу Йонны. Жорж сиял: наконец-то он сидел наедине с Анной в конце лужайки, перед хижиной-Гумпендорфом, рядом с черной лодкой и только-только вылупившимися утятами, что прятались в ее тени. И тут случилось любопытное происшествие. Они спокойно попивали вино в тишине, как вдруг большой черный дрозд молнией подлетел к Жоржу и уселся на его ботинок.
И замер.
Жорж тоже замер.
Большой дрозд четырежды прокричал и улетел.
Анна была потрясена.
– Это знак, – твердила она, – это знак! Это добрый знак, Жорж!
В пятницу вечером она уехала.
Остров вынырнул из тумана. Грузный, волшебный. Она бежала от смерти.
Бежала от своей матери. Бежала от Жоржа. Устроилась на вилле, хотя до полного комфорта было еще далеко. Натягивала один или два свитера и шла завтракать на террасу, в серой хмари, предшествующей рассвету. Следила, как за низкой черной сосной встает день, выглядывают первые лучи – иногда бледно-золотые, иногда белесые, как волос смычка.
Потом первые голубые проблески.
Потом внезапное, мгновенное, неудержимое половодье света, вырвавшегося из моря.
Сначала ее угнетало здесь, на вершине горы, чувство пустоты, уныния, неприкаянности.