Я не помню, когда последний раз мне пришлось так много говорить. Чаще всего я смущалась, уверенная в том, что мои ответы навевают скуку. Но его сосредоточенность и неиссякающий интерес вынуждали меня продолжать. Обычно вопросы были легкими, но некоторые вгоняли меня в краску. Если удавалось поймать меня на этом, Эдвард не трогался с места до тех пор, пока не добирался до сути при помощи нового шквала вопросов.
Например, он спросил меня, какой мой любимый драгоценный камень, и я без размышлений ляпнула: «Топаз». Он сыпал вопросами с такой скоростью, что я не успевала обдумать ответ — словно заставлял пройти психологический тест, когда надо отвечать первое, что приходит в голову. Наверняка он продолжил бы в прежнем темпе — похоже, у него был какой-то список в голове — если бы я не покраснела. Потому что до недавнего времени моим любимым камнем был гранат. Невозможно было, глядя в его глаза цвета жидких топазов, не понять, почему я сбилась. И он терзал меня до тех пор, пока не выжал признание.
— Ну же, говори, — велел он после того, как загипнотизировать меня не удалось (главным образом потому, что я благоразумно отвернулась и не смотрела ему в лицо).
— Твои глаза сегодня такого цвета, — вздохнула я, сдаваясь и неотрывно глядя на свои руки, которые играли с завитком волос. — Наверное, две недели назад я сказала бы «оникс».
Он заставил меня выдать слишком многое, и я боялась, что моя невольная честность вызовет в нем давно знакомый странный гнев. Так бывало всякий раз, когда я забывалась и откровенно показывала, насколько сильно увлечена им.
Но пауза оказалась очень короткой.
— Какие цветы ты любишь? — выпалил он.
Я вздохнула с облегчением, и игра в психоанализ продолжилась.
Биология снова оказалась мучением. Эдвард продолжал свои расспросы до тех пор, пока мистер Беннер не вошел в класс, опять волоча за собой видеосистему. Когда учитель подошел к выключателю, Эдвард быстро отодвинул свой стул подальше от меня. Но это не помогло. Как только комната погрузилась в темноту, та же невидимая электрическая дуга пролегла между нами, и неумолимое страстное желание протянуть руку и коснуться его холодной кожи скрутило меня вновь.
Я склонилась вперед и опустила подбородок на сплетенные руки. Спрятав таким образом пальцы, я крепко вцепились в край стола. Это позволяло не поддаваться неразумным импульсам, бередившим душу. Я не смотрела на него, так как боялась, что встречу его взгляд, и это усугубит проблему. Я честно пыталась сосредоточиться на фильме, но к концу урока опять не могла вспомнить, о чем он был. Когда мистер Беннер включил свет, я опять, как вчера, вздохнула с облегчением и наконец взглянула на Эдварда — в его глазах отражалась борьба противоречий.