Теперь мне было нечем заняться, разве что воспитывать в себе силу воли, стараясь не глядеть на Каллена. Напрасный труд — я все-таки подняла глаза. Он смотрел на меня все с тем же необъяснимым выражением тревожной досады на лице. И тут я поняла, что в нем изменилось.
— Ты что, одел линзы? — не подумав, ляпнула я.
Мой неожиданный вопрос, казалось, сбил его с толку.
— Нет.
— Кажется, в прошлый раз у тебя глаза были какие-то другие, — пробормотала я.
Он пожал плечами и отвернулся.
На самом деле, я не ошиблась. Я живо помнила непроницаемо-черный цвет его глаз, когда он в прошлый раз смотрел на меня с ненавистью — этот цвет так не вязался с бледностью кожи и теплым оттенком рыжевато-каштановых волос. Сегодня его глаза были совсем другими — цвета охры. Темнее, чем ириски, но того же золотистого тона. Непонятно, как такое могло быть, наверное, он соврал насчет линз. А может быть, в Форксе я начала сходить с ума в буквальном смысле слова.
Я посмотрела вниз: его руки снова были сжаты в кулаки.
Мистер Беннер подошел к нашему столу, чтобы понять, почему мы бездельничаем. Он увидел, что лабораторная работа сделана, и взял в руки наш листок, чтобы проверить ответы.
— Ну, Эдвард, не кажется ли тебе, что Изабелле тоже надо было дать возможность посмотреть в микроскоп? — спросил учитель.
— Белле, — автоматически поправил Эдвард. — Вообще-то, она определила три из пяти.
Теперь мистер Беннер смотрел на меня со скептическим выражением на лице.
— Ты уже делала эту работу? — спросил он.
Я смиренно улыбнулась:
— Только не на клетках корня лука.
— Бластула сига?
— Да.
Мистер Беннер кивнул.
— В Финиксе у тебя была углубленная программа по биологии?
— Да.
— Ну что ж, — сказал он, чуть помедлив. — Хорошо, что вы двое сидите вместе. — И пробормотал что-то еще, удаляясь. Я снова принялась разрисовывать обложку тетради.
— Жаль, что снег растаял, да? — спросил Эдвард. У меня возникло чувство, что он заставил себя вновь завязать разговор. Меня опять захлестнула паранойя. Он словно подслушал нас с Джессикой за обедом и теперь старается доказать мне, что я была неправа насчет него.
— Да не особенно, — честно ответила я, вместо того, чтобы притвориться, что я такая же, как все. Все еще мысленно стараясь развенчать нелепые подозрения, я не могла сосредоточиться на разговоре.
— Ты не любишь холод, — это не было вопросом.
— А также сырость.
— Должно быть, тебе нелегко жить в Форксе, — предположил он задумчиво.
— Даже не представляешь себе, до какой степени, — мрачно пробормотала я.
Казалось, его очаровал мой ответ, правда непонятно, почему. Его лицо настолько отвлекало мое внимание, что я решила смотреть на него не чаще, чем того требовала простая вежливость.