Тем первым летом за городом самым близким другом Марко (они всегда были вместе, и я назову вам его имя, поскольку он тоже умер) был Агостино Барбариго, мужчина с большими руками и грубым, словно бы незаконченным, но тем не менее не отталкивающим лицом. Одно его имя скажет вам, что он принадлежал к знатному роду, был одним из нас. Он был старше Марко – ему было около сорока. Напомню, что мне не было и девятнадцати, а Марко – двадцать семь. Очень мило со стороны моего отца было выдать меня за молодого человека, и для меня это стало еще одним поводом не хныкать и не жаловаться. Итак, Агостино Барбариго очень любил Марко, я бы сказала, он был предан ему – по-настоящему предан. Знаете, однажды сквозь открытое окно до меня долетели их голоса, – это было в Асоло, они не знали, что я сидела поблизости, – и я услышала, как Агостино обратился к моему мужу, словно читая стихи: «Ты, с дивными власами и ликом ангела». Может, мне даже стоит записать это, как стихи:
Ты, с дивными власами
И ликом ангела.
Как же хорошо я запомнила эти слова, казавшиеся началом опасной молитвы, ибо они заставили меня вздрогнуть и показались странными и неуместными; неудивительно, что Агостино вечно не сводил с Марко глаз, а Марко нравилось, что на него смотрит Агостино Большие Руки, он расцветал под этим восхищенным взглядом. Это было видно за столом, они ничего не скрывали, они были словно двое возлюбленных из вымышленной истории, одной из «Новеллино». Много раз я пыталась принять участие в их разговорах, но не могла, как ни старалась, потому что они говорили о поэтах, имен которых я никогда не слышала, например о Кавальканти или Овидии, и конечно, куда мне было без знания латыни? Они обходились со мной мило, очень мило, не могу пожаловаться, но мне были недоступны их беседы, и я завела привычку часто оставлять их наедине.
Прежде чем закончить рассказ о семействе Барди, я хочу заметить, что уже к двенадцати годам знал, что Флоренция представляет собой два города. Задуматься об этом меня заставили предупреждения – мальчиков часто об этом предупреждали – не ходить к высоким стенам в полные опасностей кварталы рабочих и бедняков, поскольку нас там могут избить или ограбить. В моем сознании бедные люди были связаны со стыдом, уродством и темными делами, а также с мрачными звуками труб городских геральдов, возвещавших о начале кровавых представлений нечеловеческого страдания.
А затем все перевернулось, словно во время землетрясения. Не успело мне исполниться тринадцать, как меня забрали из семьи Барди и поместили в монастырь Санта-Мария-Новелла. Теперь вместо мальчиков и женщин меня окружали мужчины, вместо девушек – бородатые люди; из дружелюбной обстановки я попал во враждебную, от сладких ароматов – в затхлость и зловоние, из тепла в холод, от смеха к молитвам, из мягких тканей в грубую шерстяную одежду, к обильной, тяжелой, комковатой, тепловатой монастырской пище.