— От желания, понял. Два года в рейсе!
— Три. Видел сколько здесь производителей — на все вкусы.
— А смотрела на тебя, межпроч.
Терпеть не могу это вот “межпроч”. Гусар, блин. Отключил его за ненормативную лексику и глянул на читателя мыслей — как он?
Вид примерно как у главбуха в день зарплаты, только сумеречности чуть побольше, а ненависти к человечеству поменьше. Ненамного. Ладно, думаю, сейчас вместо журнала “Оплошавшая Работница” полистаем “Антологию Клинических Случаев”. И начинаю излучать анекдоты про Штирлица.
Тем временем мы прошли с десяток коридоров, сворачивая в разные корабельные закоулки. Не пароход, а настоящий плавучий город: с перекрестками, площадями и зелеными сквериками под искусственным солнцем. Людей, правда, не видно. Вроде как повымерли они…
На всякий случай попытался запомнить дорогу, но безуспешно: слишком много дверей, и все одинаковые.
Едва плюнул на это безнадежное дело, мы вошли ещё в одну и оказались в темном прямоугольном зале, оформленном под природный грот.
Вначале я различил лишь сводчатый потолок и неровные стены, облицованные каменными плитами: будто в пещеру попали. А потом, когда глаза привыкли к полумраку, обнаружил у задней стены мраморный алтарь.
Это было изваяние лежавшей навзничь, головой от нас, гигантской женщины. Её слоноподобные, похожие на колонны, ноги почти упирались в свод.
Выстругано натуралистично, вплоть до мелких анатомических подробностей, которые на проверку оказались довольно крупными. Много мрамора ушло.
За алтарем барельеф: грубо высеченная фигура демона с козлиной головой. Выражение неописуемо свирепое! Над рогами два круга, внутри которых перевернутые лики Солнца и Луны. С глазками, ротиками, носиками — будто ребенок рисовал — но вверх ногами.
“Это та самая статуя Бафомета, которую по преданию вручил тамплиерам Князь Тьмы”, - всплыло вдруг в мозгу.
На телетекст не похоже. А похоже на отчетливую мысль — вроде как сам додумался. Хотя понятия не имею, кто такой Бафомет. Впервые это слово слышу.
В жар бросило, когда понял, что мысль не моя!
— Вот вам и тайны египетские, — рапортует по этому поводу Юстас Алексу.
“Почему египетские? — всплывает в сознании. — Совсем другая эпоха, двенадцатое столетие. А вот и сам господин Жак Моле, последний магистр ордена Тамплиеров”.
Оборачиваюсь, а Харерама, дружелюбно улыбаясь, протягивает столь же расположенный ко мне черепок какого-то бедного Йорика. И я понимаю, что при жизни магистр не был симпатичным человеком.
“Его сожгли на костре, но дух ещё не раз воплощался”.
Я инстинктивно отшатнулся, но какая-то упругая сила подтолкнула в спину, а череп завис в воздухе, на уровне моего лица.