В каждом большом городе есть такие улицы, как наша. Они чем-то неуловимо похожи друг на друга, хотя и носят разные имена. Наверное, тем, что строились в одно время, тогда, когда мощно разрастались сами города. Ведь и наш город до войны был очень небольшим и, как говорили старожилы, тихим и скучным. А теперь он крупный промышленный центр с населением в сотни тысяч, современный и очень красивый.
Оборонная приобретала новый облик у всех на глазах. Мишка, к примеру, жил в большом девятиэтажном доме, а его брат, Геннадий Степанович, в свое время обитал в двухэтажном бараке, бывшем здесь самым высоким зданием. А вокруг него тонули в яблоневых садах маленькие домики. Их жильцы, когда городские кварталы подступили совсем близко, уезжали в районы новостроек, получали там благоустроенные квартиры. Домики заколачивались, предназначались на снос. По ночам, случалось, домики пылали жаркими кострами, подожженные неизвестно кем и зачем. Жалко было яблоневые сады. Деревья погибали в огне без стона, мужественно,
И было немного грустно, ведь горело не просто деревянное старье, хибары, — исчезали в ясном пламени гнезда, из которых не один человек сделал шаг в большой мир.
С прошлым все было ясно. А вот с новым... Должно будет пройти немало времени, прежде чем деревянная окраина почувствует себя городским проспектом, откажется от старых, складывавшихся десятилетиями привычек.
Но дни, когда кострами горели брошенные людьми домики, помнят только те, кто постарше. А у ребячьей мелкоты новые дома росли прямо на глазах. Точнее, происходило это как-то одновременно. Ребятам казалось, что улица не меняется, только иногда кто-нибудь из них говорил: «Смотрите, а в тот вон дом уже вселяются...»
И новые дома, магазины, кафе, кинотеатр, школа воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
Вчера их не было, а сегодня есть...
Если человек несколько лет отсутствовал, он ничего не узнавал вокруг — улица изменилась до неузнаваемости. Старший брат Мушкета Геннадий Степанович, возвратившийся после продолжительного пребывания, как он деликатно говорил, в далеких северных широтах, долго стоял на том месте, где раньше был его родной деревянный двухэтажный барак, а теперь тянулся к небу дом-башня, прошел всю новую Оборонную из конца в конец и бросил загадочную фразу: «Жить стало веселее, а работать труднее». Впрочем, старшего Мушкетерова по имени-отчеству никто не звал ни раньше, ни сейчас, к нему крепко приклеилась кличка Десятник.
Десятник на вечерней улице появлялся редко, проходил по ней как-то боком, по давней привычке стараясь не привлекать внимания. На Мишку косо падал отблеск известности брата. Мушкета побаивались еще и потому, что у него такой вот старший брат, побывавший, и не раз, в местах, куда по собственному желанию никто не едет.