Через минуту-другую Женька Столетов отклеился от горячей печки, сев на прежнее место, начал насмешливо улыбаться и раскачиваться на стуле, чего Лидия Анисимовна терпеть не могла и что означало, что Женька на самом деле считает себя идиотом и, наверное, имеет для этого основания.
— Буду философствовать напропалую, — быстро, словно могли перебить, сказал он. — Забью вам мозги, измучу, измотаю, а ответа добьюсь… Ей-богу, комиссар, меня надо вытаскивать из ямы, в которую я угодил по причине собственного…
— Что случилось, Женя? — спросил Викентий Алексеевич. — У тебя на самом деле такой вид, точно ты бредишь наяву.
— Точненько! — бурно обрадовался Женька. — У меня на самом деле вид такого человека, который говорит, думает, поступает, а сам не понимает, что говорит, о чем думает и как поступает… Перед вами РОБОТ! Металлический, на электронных и транзисторных лампах, на сопротивлениях. Робот, носящий кличку Евгений Столетов… Какую из кнопок изволите нажать? Не прикажете ли продолжать философствовать?
— Приказываю.
— Меня губит информация! — неожиданно ляпнул Женька. — В меня столько натолкали разнообразнейших знаний, сведений и фактов, что я уже не могу самостоятельно мыслить… Вы вот улыбаетесь, Викентий Алексеевич, а сегодня, думая о мастере Гасилове, я размышлял о ренте, рантье и других вещах, не имеющих никакого отношения к мастеру. А о Людмиле Гасиловой, можете себе представить, я размышлял как о особи, которая должна в ближайшем будущем испытать воздействие выводов работы Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»… Отмирание семьи, и так далее и тому подобное…
Женька вскочил, забегал по комнате — длинный, худой.
— Согласитесь, Викентий Алексеевич, что переизбыток информации отучает человека самостоятельно мыслить, и он начинает оперировать заранее готовыми представлениями и выводами… Я, например, Петра Петровича Гасилова разложил по знакомым полочкам, а ведь он много сложнее, чем мне, обладающему обширной, но банальной информацией, представляется. Где полочка, на которую можно положить странную, непреоборимую фанатическую любовь Гасилова к лошадям?
Женьке не стоялось на месте, он опять забегал из угла в угол, продолжая потирать руку об руку.
— Куда ни сунь нос — везде информация! — злился он. — Заклеенные афишами заборы, газеты, телевизоры, радио, лекции и доклады, разговоры друзей, кино, десятки книг, спор мальчишек о преимуществах Ту-104 перед Илом-13, родной дед, прочитывающий все, что может принести в двухпудовой сумке почтальонша, мать, нафаршированная до отказа новейшими медицинскими знаниями, отчим, знающий все на свете, парикмахер, заводящий разговор о положении на Ближнем Востоке… И наконец, я сам, имеющий привычку прочитывать от первой до последней строчки любую бумажку или книгу, коли попали в руки… Скажите, Викентий Алексеевич, разве я способен после этого мыслить самостоятельно? — Он остановился в центре комнаты, лихим хулиганским движением сунул руки в карманы. — Слушайте, Викентий Алексеевич, за последние полгода, как я подсчитал, мне в голову не пришла ни одна самостоятельная мысль…