— Я двадцать лет читаю русский язык и русскую литературу. У вас хорошая литература и хороший язык. Но после семнадцатого года, у вас стал скотский язык. Вы все испачкали. За то, что вы сделали с вашей культурой, вас надо всех уничтожать, оставлять в жизни только носителей чистого языка. Ругательства и сленг — оставшаяся часть вашего языка, не порабощенная большевизмом. У вас много ругательств. Немецкий язык бедный на ругательства. Когда война кончится, я вернусь в Германию, там буду защищать диссертацию по русскому сленгу…
Неожиданно его монолог прервал грохот в боковом приделе храма. Немцы схватились за автоматы, раздался звук передергиваемых затворов. Но в боковом приделе никого не оказалось, просто старинное паникадило, видимо придя в ветхое состояние, сорвалась со своего крепления и, подняв облака серой пыли, рухнула на каменный пол, чуть не зацепив механика, засмотревшегося на фреску, изображавшую Страшный суд. Когда пыль осела, то все увидели, что одна из гранитных плит, которыми был устлан пол, проломлена и под ней, в образовавшейся пустоте, что-то есть. Немцы оттащили в сторону металлический остов паникадила и принялись выковыривать из пола куски расколотого гранита. Возможно, матросы надеялись, что там скрыто подземелье, в котором находится старинный клад. Но вместо подземелья они обнаружили могилу монаха. Тело его было накрыто черной тканью, расшитой белыми крестами. Немецкий матрос, тот самый, что был вместе с офицером на барже, сорвал покров с тела монаха и накинул себе на плечи в виде плаща. Под покровом оказалось тело в монашеском одеянии. Лицо почившего было покрыто платком так же расшитым крестами. Открытыми оставались только кисти рук. Но они не сгнили, как можно было ожидать, а высохли и замумифицировались. Вид неподверженного тлению тела православного монаха произвел неприятное впечатление на немецких матросов, и они поспешили покинуть храм.
Немецкий офицер, двое матросов и пленный красноармеец стояли во дворе монастыря возле купели, выполненной в виде чаши. Один край купели был отбит, и через него на землю стекала тонкая струйка воды, образуя небольшой ручеек. Пленный красноармеец наполнял льющейся из купели водой канистры, принесенные с катера. Немцы курили, наблюдая за его работой, оглядывались по сторонам. Было видно, что им немного не по себе после того, что произошло в соборе. И что всем троим хочется как можно быстрее убраться из этого монастыря и вообще с острова.
Они спускались по каменному склону, точно также, как и поднимались, только идти было тяжелей, у всех, кроме офицера, в руках были канистры с пресной водой. Самым последним, сильно отставая от немцев, шел пленный красноармеец. Он был навьючен четырьмя канистрами с водой, пот лил с него градом. Он спотыкался, падал, ронял канистры, вставал, поднимал их и навьючивал на себя снова, и опять шел.