Столь сладок и горяч был поцелуй, что у Владигора голова пошла кругом. Он ощутил, как упруго и призывно изогнулось ее молодое тело, раскрываясь словно цветок в его руках…
Но в следующий миг Ликея выскользнула из его объятий, отступила на шаг и весело рассмеялась.
— Э, дружок, не слишком ли торопишься? За молодухой сперва-то поувиваться надо, подарком завлечь, ласковыми речами одурманить. А там видно будет, что из этого получится.
— Подарков я на сей случай не припас, — усмехнулся Владигор, перенимая ее шутливый тон. — Не взыщи, красавица.
— Да ладно, — махнула рукой Ликея. — Сама вижу — не купец, не богач. И не разговорчив к тому же. Не тайный ли гонец к воеводе? Нет, на служилого человека ты не похож — у тех повадки другие. Обходителен, вежлив, будто из роду знатного. Говоришь, дед гусляром был? Может, и так… Впрочем, не мое дело — допрос учинять. Давай-ка лучше, молодец, еще по чарке выпьем! Глядишь, не только белые рученьки, но и язычок твой во хмелю побойчее станет.
Налив браги, Ликея заставила Владигора осушить кружку до дна и лишь после этого вновь присела с ним рядом, будто ненароком оголив соблазнительное плечико.
Владигор, став княжить в Синегорье, хотя и не чурался девок и женщин, особого внимания ни одной не выказывал. Сначала от того, что в сердце свербила рана, оставшаяся после гибели ведуньи Лерии — черноокой красавицы, подарившей ему первую ночь любви. Позднее, когда боль утраты затихла (время, как известно, любые сердечные раны исцеляет), считал недостойными князя мимолетные плотские забавы. У него других, более важных забот было предостаточно, ибо княжить по Совести и Правде оказалось тяжким трудом, подчиняющим себе все силы и помыслы Владигора.
Однако сейчас Владигор не чувствовал себя князем, правителем Синегорья, обязанным блюсти негласный моральный устав Совета старейшин. Филька, наверно, сказал бы по сему поводу: кобелек сорвался с привязи! И был бы прав. Природа почти всегда оказывается сильнее надуманных человеческих запретов и переворачивает жизнь по-своему. Владигор, сменив княжеский облик на плащ странника, вольно или невольно освободился от невидимых оков своего верховного положения — и без малейших угрызений совести отдался новому для него влечению плоти.
Близость женщины, волнующий запах ее чистого тела, вольница слов и жестов пьянили его, накрывая туманом страсти разум и чувства. Противиться этому не было ни сил, ни желания.
Тонкие пальцы Ликеи, погладив его небритые щеки, легко и нежно сбежали к груди, умело развязывая шнуровку на кожаной рубахе. Здесь они наткнулись на медную медальку, с которой Владигор никогда не расставался. На одной ее стороне был изображен Перунов лик, на другой — родовой знак: синегорский меч на фоне двух скрещенных стрел.