— Обманная гора, на которую вы втроем убежали, страху на всех нагнала. Думали, вот-вот к нам двинется и народ передавит. Хорошо, что Ярец успокоил немного — он про нее в молодости слыхал — и объяснил, что гора сия придумана колдунами Волчьего Братства лишь для защиты своей. На нее, мол, никто из простых смертных взойти не может… Но ты ведь взошел! Вот первый дурной слух и прокатился: все трое, мол, колдуны волчьи.
— Невежды, — не удержавшись, вставил свое слово торговец самоцветами. — Я-то сразу у тебя в перстне голубой аметист приметил, да еще какой дивный! И размерами, и чистотой нет ему равных. А ведь известно, что аметист — самоцвет магический, уравнивающий огонь и воздух, но губительный для злых чар, для всякого, кто Черную магию пользует. Не смог бы ты его при себе держать, если был бы колдуном Волчьего Братства.
— Верно, — кивнул Демид, — Путил все это разъяснить пытался, да люди его не слушали. В небесах вдруг появились две огромадные фигуры — бесплотные, на призраков похожие, однако в них все признали тебя и Гуннара. Сцепились вы — и молнии вокруг засверкали, хотя грома не было. Затем вокруг, заслоняя вас, стали всякие безобразные тени роиться. Звероподобные какие-то, с волчьими мордами, с рогами и когтями длиннющими. К счастью, это недолго длилось. Истаяли призраки, а чуть позже Обманная гора обернулась лиловой тучей и подалась на север.
— На северо-запад, — уточнил Ярец. — Туда, за Венедское море, где святилище Рогатой Волчицы находится…
— Хотя вечерело уже, мы едва уговорили народ не срываться с места, не спешить на ночь глядя в Горячие Ключи, где нечисть еще опаснее и злобливее. Дабы успокоить всех перепуганных, убедить их, что колдуны исчезли вместе с лиловой тучей, я, Божан и Ольга пошли к тому месту, где стояла Обманная гора. Думали ничего не найти, а получилось иначе: сразу наткнулись на мертвого волка и на тебя, которого сперва тоже за покойника приняли.
— Рядом волк лежал? — переспросил Владигор.
— Вот именно. Молодой волк, околевший уже, но обликом жуткий. Из-за него потом сыр-бор пуще прежнего разгорелся… Божан, как увидел его, стал полотна белее. Запричитал хуже бабы, почти невменяемым сделался! Пока я его в чувства приводил, Ольга с тобой возилась. Уж не ведаю, как она в тебе живую искорку распознала, ведь по виду был мертвее мертвого: не дышишь, глаза незрячие в небо уставились. Так бы и бросили тебя вместе с волком в чистом поле, чтоб народу лишнего страха не добавлять. Ан Олюшка припала к твоей груди и услыхала-таки слабенькое сердцебиение, обрадовалась, меня задергала — живой, живой! Я не поверил, отмахнулся было, да ты как раз в это время чуток веки прикрыл, будто солнце закатное взгляду мешает. Ну и пришлось, конечно, быстренько тебя в лагерь нести…