Франция после этого также заключила перемирие. После своих блестящих побед она попыталась было захватить часть английских владений, но Англия в очередной раз показала бульдожье упрямство, вновь собрав армию и отвоевав почти все потерянное. Вероятнее всего, что мир будет заключен на ничейных условиях.
Так что несчастная Австрия получила свое: осталась в одиночестве на съедение Фридриху.
Прошла еще пара месяцев, и меня послали в Мемель. Мемель был в ту пору захолустным городишкой, как говорят русские, забытым Богом. И дело было скучнейшее, но длинное. Местные ратманы вдрызг перессорились друг с другом и надо было разобраться подробно во взаимных обвинениях, отругать всех, затем всех представить к не очень строгому, отеческому, наказанию со стороны губернатора, но с разбором: все-таки понять, кто виноват побольше, а кто поменьше. Меньше чем за неделю тут не управиться.
Узнав, что я еду в Мемель, всеведущий Егор сказал, что там есть всего три достопримечательности: старый полуразвалившийся замок и две чокнутые, каждая в своем роде, личности. Он пожелал мне чокнутым не попадаться, а если уж попадусь, получить от этого побольше удовольствия и поменьше гадостей.
Городок показался мне действительно скучным. Я остановился у бургомистра, как и полагалось чиновнику с особым поручением от губернатора. Весь день разбирался в дрязгах, искал, как бы распутать этот клубок ничтожных обид и достаточно крупных следствий этих обид. Действительно, как и предсказывал губернатор, потом пришлось на все это скучнейшее дело убить две недели.
На второй вечер перед уходом из ратуши меня застал слуга бургомистра, который начал говорить нечто весьма путаное и бестолковое. Я так и не понял, то ли бургомистр рекомендовал мне сегодня подольше не возвращаться, то ли возвращаться как можно быстрее. Поскольку я знал, что на меня уже жалуются ратманы, я решил не оттягивать неприятностей и побыстрее покинул присутствие.
У бургомистра я застал некую женщину весьма властного вида, одетую с какой-то демонстративно простенькой роскошью: <<Я здесь лицо, и весьма знатное!>> Бургомистр, вовсю кланяясь госпоже графине, почтительно ей что-то объяснял. Лицо его было весьма напряженное. Я хотел было выйти, но тут властный голос графини вернул меня назад:
-- А, это тот самый русский поэт, о котором мне говорили!
Я сдержанно поклонился.
-- Сразу видно, птица гордая, хоть и не крупная. Посмотрим, какова она будет на вкус. Господин бургомистр, прошу Вас официально передать ему мое приглашение на завтрашний ужин.
Я ощутил, что влип. Что-то подсказало мне, что эта графиня — одна из местных достопримечательностей. Всю ночь я ворочался в холодном поту, вспоминая взгляд графини, от которого можно было бы действительно в камень обратиться. А на улице вдруг я натолкнулся на ватагу мальчишек, вопящую: <<Вот идет великий магистр-трисмегист! Смотри, друг Канта, у тебя сквозь рваные штаны философия видна!>> И так далее. Я шел вместе с бургомистром и расспросил его, в чем дело. Это был магистр Шлюк, школьный учитель в отставке. Он был уволен за то, что полностью забросил дела, занявшись писанием какой-то книги и пожелал взять годичный отпуск. От него потребовали представить доказательства, что книга нужна, и отправили в университет, как говорят в наши времена, за отзывом. Отзыв ему не дали, а когда его уже уволили, он вдруг начал показывать какой-то отзыв от самого Иммануила Канта. Один из ратманов при поездке в Кенигсберг спросил у своих бывших профессоров, давали ли они отзыв на книгу Шлюка. Они вспомнили, что ходил здесь какой-то странный магистр со странной рукописью, но опус не подходил ни под одну из наук, и ему посоветовали оставить это дело. После этого магистра вызвали в ратушу и публично обвинили в обмане. От потрясения он стал почти ненормальным, впал в полную нищету, но книгу свою все дописывает. Домохозяйка не выгоняет его лишь из жалости.