Гретхен продолжала.
-- Единственное, о чем я иногда жалею — что мы не встретились на десять лет раньше. Я бы себя нашла как раз вовремя. Но потом я вспоминаю, где я тогда жила, и понимаю, что в Пруссии это было бы невозможно. Все-таки Россия — намного более свободная страна.
Я внутренне ухмыльнулся и восхитился.
-- Вот это речь! Воистину прав Суворов: в тебе пропал стратег и демагог одновременно! А бабник просто перешел в другую ипостась!
И мы искренне и нежно обнялись, подарив друг другу одну из лучших наших ночей. А вопрос был временно исчерпан.
И почти что в тот день, когда радостный Шлюк приехал сдавать рукопись в печать, (не помню, в точности, чуть раньше или чуть позже) я почувствовал, что ЗАДАЧА РЕШЕНА. Теперь осталось сделать выбор.
Гретхен уже заметила, что я сам не свой, и покинула своего очередного любовника, чтобы меня утешить. Но я даже не смог с ней иметь дело. Она попросила Анну принести сына, и обе мамаши стали расхваливать успехи своего ребенка. Я оттаял, потеплел, стал играть с сыном, а Гретхен говорила, что она воспитывает его по-афински (не очень строго, но и не изнеживая), хочет, чтобы он стал офицером, ученым и поэтом, как его отцы. Я поневоле улыбнулся и стал ее просить, чтобы она не надеялась на все это сразу. Бог никогда всего не дает человеку. Главное, чтобы он стал хорошим офицером и человеком чести, а остальное приложится по мере того, как Господь позволит.
Анна каким-то инстинктом чувствовала что-то неладное, и вдруг ее инстинкт сработал полностью: она бегом унесла сына, который стал плакать, отдала его няне, а затем вернулась обратно, бросилась передо мной на колени и буквально завыла по-собачьи:
-- Господин, не уходите!
Она повторила это несколько раз. Я гладил ее, и постепенно утешил, а потом сказал, что у меня очень серьезные и неприятные дела. Гретхен заявила, что тогда она сегодня вечером устроит легкое пиршество и постарается развеять все мои печали, а потом, Бог даст, все уладится. Но я наотрез отказался, и заявил, что я хочу побыть один.
Я заперся в своей комнате и понял, что должен вернуться. На душе стало легче. А тут еще постучалась вконец обеспокоенная Анна. Я погладил ее, она принесла мне чаю, и мы обнялись на прощание (это я-то знал, что прощание). И я заснул, чтобы утром готовиться к возвращению.