Рутина пошла день за днем. Я сидел в зале ратуши, вслушиваясь в скучные прения немцев. Пафнутий пояснял мне непонятные места (немецкий он знал неплохо, но по-русски перелагал все безобразно; зато почерк у него был намного лучше моего). Мы выработали такой стиль работы. Пафнутий, если я давал знак, говорил свои пояснения, я выдавал ему русскую фразу, он записывал. На третий день пояснений я уже запрашивал не на каждом шагу, а к концу недели не часто.
Единственной приятной особенностью службы было то, что по ходу заседаний ратманы дули пиво с колбасками и капустой, и нам тоже перепадало.
В воскресенье я сходил в церковь, отстоял службу и по дороге встретил Гретхен, идущую из кирхи. Я неожиданно для себя обратился к ней по-немецки: сказалась практика недельного сидения в ратхаузе. Она улыбнулась и сразу же вновь напустила на себя скромненький вид, опустив глаза, и ответила мне, что она рада видеть, что я честный, скромный и богобоязненный человек. Жаль только, добавила она, что не лютеранин. Но Мартин Лютер до России не добирался, как им говорил пастор.
И тут я увидел подвыпившего майора, явно прибывшего прямо с войны. Лицо его показалось мне знакомым. И тут я понял, что случилось. Я подошел к нему, офицер выпучил на меня глаза, а я тихонько сказал: <<Товарищ капитан Яковлев! Техническое отделение практики!>>
Майор остолбенел, затем расхохотался и сказал: <<Пошли в трактир. Посидим как следует.>>
Мы сидели в трактире до вечера. Премьер-майор Яковлев, оказывается, был выброшен в Пруссию три года назад в чине прапорщика (вернее, штабс-капитана, разжалованного в прапорщики за пьянку, драку и ругань в адрес начальства). Он оказался в группе брошенных своими офицерами солдат и предотвратил набег пруссаков на беспечного бездарного командующего, а затем перехватил английское письмо, в котором командующему предлагалось большое отступное за отступление из Пруссии. В тот же момент Яковлев почувствовал, что может уже вернуться, но он решил остаться здесь, где жизнь настоящая. Он ухитрился передать письмо в руки императрице, ему вернули чин штабс-капитана, наградили орденом и послали привезти по именному повелению генерала на суд императрице. Он прибыл в свите Апраксина, который был назначен новым командующим, Апраксин объявил командующему. что тот арестован, и Яковлев повез предателя в Петербург. Зная, что императрица никого не казнит, а здесь скорее всего изменник отделается выговором и отправкой в имения, он всю дорогу вел речь о том, что императрица собирается урезать генералу язык и сослать на Камчатку навечно. В итоге недалекий и трусливый генерал попытался бежать, и Яковлев вместе с солдатами убил его при попытке к бегству.