Внизу у стойки администратора какой-то бородатый дядька нежно ворковал с административной тетенькой. Издали мне послышалось, что они деятельно обсуждают проблему траханья, и я решил было пройти к выходу кружным путем, чтобы не нарушить их интим. Однако, подойдя поближе, я осознал свою ошибку – и заинтересовался. Загадочный шоколадный ТРАХ-25 на торте продолжал меня волновать.
– Ради Бога извините, – вторгся я в беседу бородатого с администраторшей, – а что такое ТРАХ?
Административная тетка оскорбление поджала губы, а бородатый, презрительно усмехаясь, объяснил мне, невежде:
– ТРАХ – это, к вашему сведению, знаменитый Театр Режиссерско-Акгерских Художеств под руководством Ивана Ивановича.
Оставалось узнать смысл числа 25. Бородатый еще раз снизошел к моему кретинизму и растолковал, что число – знак юбилея. Столько раз уже сыгран спектакль «Почему все хуже нас». По этому случаю сегодня был фуршет. С тортом и шампанским.
– Извините еще раз, я не местный, – вновь робко расшаркался я. – В театральном искусстве я неважно разбираюсь… Что, все остальные театры действительно хуже них?
– В нашем городе – да, – нарушив оскорбленное молчание, гордо поведала мне администраторша.
– И в Москве – тоже, – безапелляционно добавил презрительный бородач.
– Нет, отчего же, Сергей Константинович, – позволила не согласиться с ним администраторша. – Говорят, спектакли Артема Кунадзе в московском Вернисаже…
– Кунадзе отстал от Ивана Ивановича на двадцать лет! – громко перебил бородатый Константинович, видимо, задетый за живое. – У Ивана Ивановича каждая деталь играет. Возьмите хотя бы сегодняшний кривобокий торт. Это же символ…
Дабы не оскорбить театральных эстетов неприличным хихиканьем, я вынужден был стремглав выкатиться из гостиничного холла на улицу. Я-то помнил, как рождался этот символ и даже сам был, в некотором роде, причастен. Правду говорят: весь мир – театр, все мы артисты, и наше место – в буфете…
До Москвы я доехал без приключений, только очень вымотался. Поезд был проходящий, двигался со всеми остановками, а трое моих соседей по купе с таким азартом резались в преферанс, что я долго не мог заснуть. Во сне меня преследовали игральные карты, причем наглые шестерки били все старшие карты подряд; это было глупо, неправильно, омерзительно…
Столица встретила меня утренним холодом, но он не смог разогнать мою сонливость. В семь тридцать утра я завалился, наконец, в свою квартиру. Сил хватило лишь на то, чтобы позвонить дежурному прапорщику в Управление, доложиться о своем приезде, а затем поставить будильник на десять – и спать, спа…