– Интересно, да? – спросил меня из-за спины рыбий майор, о существовании которого я уже успел позабыть. – Знакомая картинка? Как после обыска…
Вопросы были безусловно риторическими, а потому я не стал вертеть головой, отыскивая губастую физиономию, и тем более включать свою машинку, производящую обтекаемую болтовню. Безумный погром в квартире мог и вправду маскировать следы вполне профессионального обыска, но сейчас, в этом хаосе и в этой мешанине, невозможно было даже представить, где и что искали тут на самом деле, а где просто создавали видимость. В первую минуту, обозрев следы разгрома, я подивился хозяйской наглости погромщиков, которые, казалось, были не слишком озабочены шумом, ими произведенным. Только чуть позже до меня дошло, что наглость имеет под собой точный расчет. Если бы в моей панельной девятиэтажке кто-то решился произвести нечто подобное, вздрогнули бы от шума все этажи от первого до девятого, и сбежался бы немедленно весь подъезд, узнать что и как. В этом же мощном номенклатурном семиэтажнике на улице Алексея Толстого все стены были сложены на совесть и звукоизоляция оказывалась абсолютной. Обитатели здешних квартир могли с утра до ночи барабанить на пианино, включать на полную мощность телевизор или стереоустановку, выяснять между собой отношения с битьем тарелок и чуть ли не палить в потолок из автоматического оружия. Звуки же, ограниченные могучими стенами и надежными потолочными перекрытиями, не покидали пространства, где были произведены, и медленно гасли, поблуждав в четырех стенах. Достоинства квартиры для хозяина вдруг обернулись смертельной напастью; никто ничего не услышал, никто не пришел на помощь.
Правда, шумели в этой квартире, только выясняя отношения с миром вещей. Хозяина же убивали тихо, почти беззвучно. К тому времени, как я попал на место происшествия, труп уже успели увезти. Однако кресло, к которому покойник был привязан ремнями, по-прежнему стояло на видном месте в центре комнаты. По-моему, кресло было вообще единственной вещью, оставшейся целой после погрома. Оно и понятно: убийцам оно было необходимо для работы. Судя по глубоким царапинам от ногтей, отчетливо заметным на нижней части деревянных подлокотников, покойный очень мучился перед смертью. Точнее, его мучили. За последние два-три года технология пыток во многом усовершенствовалась, сделалась простой и эффективной. Всевозможный блестящий металлический пыточный инструмент, знакомый нам по кино, и применялся только в кино. Нынешний садист-профессионал пренебрегал и громоздкой электротехникой вроде паяльника или утюга. Может быть, на каких-то конспиративных точках, куда клиентов привозили для разборок с кляпом во рту, этот киношный инвентарь еще иногда и использовался. Но для выездной модели устрашения с убийством эта техника не годилась – не понесешь же утюг с собой и не будешь же, в самом деле, тратить время в чужой квартире, отыскивая что-нибудь из хозяйских запасов. Зато прозрачный полиэтиленовый пакет без труда можно было отыскать в любой квартире или даже самому захватить на дело, сложив его вдесятеро и сунув в карманчик джинсов. Пакет этот при разборке легко надевался на голову крепко связанной жертве, горловина перетягивалась веревочкой. Когда воздух в пакете кончался и жертва начинала терять сознание от асфиксии, пакет снимался, и человек, приведенный в чувство, вновь мог отвечать на интересующий палача вопрос. Если, разумеется, в принципе знал ответ.