Генерал Голубев если и звонил мне в столь ранний час, то непременно по казенной надобности. Примерно с месяц назад такой вот нештатный звоночек нарушил к чертям все мои недельные планы, и пришлось мне параллельно с делами Безбородки и Лабриолы – не говоря уж о Партизане – заниматься сумасшедшим террористом Ефимовым, знатоком экзотических змей, считающим себя первым претендентом на вакантный российский престол… Дело Боа-Королевича, будь оно трижды неладно. Закончилось оно психушкой для террориста-претендента и террариумом – для его ни в чем не повинных змеюк.
И что же, интересно, светит мне теперь? Я нашел наконец трубку и приложил ее к уху.
– Когда в товарищах согласья нет, – сообщил мне радостно чей-то знакомый голос, – на лад их дело не пойдет. И выйдет трам-пам-пам не дело, только мука.
Кошмар, подумал я, лихорадочно пытаясь вспомнить обладателя веселого голоса. Только басен Крылова мне в шесть утра не хватало! Что за идиотские шуточки?
Последний вопрос я уже собирался немедля задать вслух, однако голос в трубке меня опередил.
– Я вспомнил! – ликующе поведал мне голос. – Лебедь, рак и щука! То есть, Лебедев!
В то же мгновение я узнал звонившего. Это был знатный физик-склеротик Павел Валерьевич Куликов, подсуропивший мне вчера одного визажиста, одного психа с берданкой и один труп.
– При чем тут басня? – тупо спросил я. В шесть часов утра я бы предпочел, чтобы Куликов так и продолжал выдерживать свой ледяной тон, с коего и началось наше первое с ним телефонное знакомство. Соблюдай я дистанцию, он бы, пожалуй, не стал меня поднимать с постели победным рапортом о своей очередной героической победе над склерозом.
– А как же! – радостно объяснил мне Куликов. – Фролов… ну, тот, которого убили… рассказывал, что в их группе это было самым любимым стихотворением… И этот Лебедев, Валя Лебедев, сначала очень обижался. Думал, что над ним подшучивают… Лебедев, теперь я точно вспомнил фамилию! И даже отчество: Валентин Дмитриевич.
Наконец-то я восстановил в памяти подробности нашей вчерашней беседы с Павлом Валерьевичем возле исполинской Бороды. М-да, лошадиная фамилия и все такое.
– Лебедь – это, по-вашему, фауна? – осведомился я.
– А что, по-вашему, это флора? – отбрил меня физик-циклотронщик.
Тут я окончательно проснулся.
– Павел Валерьевич, – быстро спросил я, – вы кому-нибудь еще называли эту фамилию?
– Н-нет, – удивленно откликнулся Куликов. – Я только сейчас…
– А три другие фамилии? Сокольского, Бредихина и Григоренко?
– Да нет же! – с недоумением проговорил физик. – К тому же меня об этом и не спрашивал никто, кроме…