— Это мой сын-художник, мой хороший Жозеф! — сказала наконец Агата, указывая на него.
В том, как она произнесла слово хороший, чувствовалось усилие, обличавшее затаенную душевную скорбь, — Агата думала о Люксембургской тюрьме.
— У него болезненный вид, он не похож на тебя...
— Да, — с непосредственным простодушием художника ответил Жозеф, — я похож на отца, но гораздо хуже его.
Госпожа Ошон сжала Агате руку, которую держала в своей, и взглянула на нее. Этот жест и взгляд как бы говорили: «Ах, я знаю, мое дитя, ты больше любишь этого негодного Филиппа».
— Я никогда не видела вашего отца, дорогое дитя, — ответила г-жа Ошон, — но раз вы сын моей дорогой Агаты, то этого достаточно, чтобы я вас полюбила. Кроме того, у вас дарование, как мне писала покойная госпожа Декуэн; она одна только и сообщала мне о вашей семье в последние годы.
— Дарование! — воскликнул художник. — Нет еще. Но время и терпение, будем надеяться, помогут мне завоевать и славу и состояние.
— Чем? Кистью? — спросил г-н Ошон с глубокой иронией.
— Адольфина, — сказала г-жа Ошон, — поди присмотри за обедом.
— Мама, — сказал Жозеф, — я пойду отнесу наверх наши чемоданы, их уже доставили.
— Ошон, покажи комнату господину Бридо, — сказала бабушка своему внуку Франсуа.
Так как обедали в четыре часа, а было только половина четвертого, Барух отправился в город поделиться впечатлениями по поводу семейства Бридо и туалета Агаты, но особенно по поводу Жозефа, чье изможденное, болезненное и столь характерное лицо походило на самый идеальный портрет разбойника, какой только можно себе представить. В этот день во всех домах Жозеф служил темой для разговора.
— Можно подумать, что на сестру папаши Руже во время ее беременности посмотрела какая-нибудь обезьяна, ее сын похож на макаку.
— У него разбойничье лицо и глаза василиска.
— Говорят, на него любопытно посмотреть — настоящее страшилище!
— Все парижские художники таковы.
— Они своенравны, как рыжие ослы, и коварны, как обезьяны.
— Так им по чину положено.
— Я беседовал с господином Босье, он говорит, что не хотел бы встретиться с ним ночью в глухом лесу; он видел его в дилижансе.
— У него надглазные впадины, как у лошади, а жесты, как у сумасшедшего.
— Этот малый, верно, способен на все, быть может, он-то и виноват, что его брат, красивый, видный мужчина, пошел по скверной дорожке.
— Бедная госпожа Бридо! Судя по ее лицу, она не очень-то счастлива с таким сынком.
— Что, если бы мы воспользовались его пребыванием здесь, пусть бы он срисовал наши портреты!
Следствием этих толков, как бы разнесенных ветром по всему городу, было крайнее любопытство. Все, кто был вхож к Ошонам, решили навестить их в тот же вечер, чтобы как следует посмотреть на парижан. Приезд этих двух лиц произвел в стоячем болоте Иссудена такое же впечатление, как бревно, упавшее среди лягушек.