— Да, Филипп, — вмешался старик, — мы подумаем об этом...
Представленный Флорой, Филипп почти боязливо обменялся поклоном с Жиле.
— Дядя, я должен вернуть вам картины; они у господина Ошона; вы доставите мне удовольствие, если зайдете как-нибудь на днях принять их.
Сухо произнеся эти последние слова, подполковник Бридо вышел. Разговор с ним потряс Флору и Жиле еще больше, чем первое лицезрение страшного рубаки. Как только Филипп с яростью обобранного наследника порывисто открыл дверь и вышел, Флора и Жиле спрятались за занавесками, чтобы посмотреть на него, когда он пойдет от своего дяди к Ошонам.
— Какой проходимец! — сказала Флора, вопросительно заглядывая в глаза Максансу.
— Да, к несчастью, были и такие в армиях императора; семерых такого сорта я спустил в преисподнюю на понтонах, — ответил Жиле.
— Я очень надеюсь, Макс, что вы не будете искать ссоры с ним, — сказала мадемуазель Бразье.
— О, это шелудивый пес, которому нужна какая-нибудь кость, — заметил Макс, обратившись к г-ну Руже. — Если его дядя послушается меня, то поспешит избавиться от него какой-нибудь подачкой; иначе он не оставит вас в покое, папаша Руже.
— От него сильно тянет табаком, — сказал старик.
— Его самого тянет к вашим экю, — сказала Флора голосом, не допускающим возражений. — По-моему, вам следует поскорей отвадить его.
— Я бы только этого и желал, — ответил Руже.
— Сударь, — сказала Грита, входя в комнату, где после завтрака находилось все семейство Ошонов, — вот господин Бридо, о котором вы говорили.
Филипп учтиво вошел среди глубокого молчания, вызванного общим любопытством. Г-жа Ошон вздрогнула с ног до головы, увидев виновника всех несчастий Агаты и убийцу старушки Декуэн. Адольфина тоже почувствовала какой-то страх, Барух и Франсуа обменялись изумленными взглядами. Старый Ошон сохранил хладнокровие и предложил стул сыну г-жи Бридо.
— Я пришел, сударь, — сказал Филипп, — представиться вам, так как мне нужно принять меры, чтобы прожить здесь пять лет на шестьдесят франков в месяц, которые мне дает Франция.
— Бывает, — ответил восьмидесятилетний старец.
Филипп говорил о безразличных вещах и держался безукоризненно. Он изобразил знаменитостью журналиста Лусто, племянника старой дамы, — ее благоволение было ему обеспечено, как только она услыхала от него, что Лусто прославит свое имя. Затем он, не колеблясь, признал ошибки своей жизни. На дружеский упрек, который ему потихоньку сделала г-жа Ошон, он ответил, что, сидя в тюрьме, много размышлял и обещает ей в будущем стать совсем другим человеком.