После похорон Марии Грейс мы бродим по дому как призраки. Не включаем музыку, не заводим разговоров. За столом собираемся в молчании. Каждый день до или после работы нас навещает Данте. Иногда он сидит со мной по нескольку часов; иногда забегает только на минутку. Удивительным образом он в точности знает, как нужно поступать и что говорить. Его теплоты и сочувствия хватает всем: и мне, и моим братьям, и Розмари, и родителям.
Прошла неделя со дня похорон Марии Грейс. Кто-то стучит в мою комнату.
— Привет, дорогая, — открывает дверь Данте. — Можно к тебе?
— Конечно.
— Так вот какая у тебя комната, — внимательно разглядывая каждую деталь, говорит Данте. Он смотрит на мою кровать так, словно воображает меня спящей в ней; а может быть, и себя рядом со мною. Потом в явном смущении отворачивается:
— Именно так я ее себе представлял.
— Правда? Мне всегда казалось, что если мужчина хотя бы просто увидит мою кровать, то он сгорит, как святой Лоренцо.
Я похлопываю по кровати, приглашая Данте присесть.
Он садится.
— Пока ничего страшного не происходит.
— Как кровать?
— Мне кажется, что это постель принцессы, которая любит читать и шить, — берет мою руку Данте. — Дорогая, я переживаю за тебя. Тебе нужно развеяться.
Я гляжу в окно и размышляю, что сейчас происходит в мире. Каждый день я собираюсь пойти погулять, но мне не хватает сил, и я остаюсь в своей комнате.
— Человеку нельзя долго грустить. Это его убивает. Пойдем. Я беру тебя под свое крылышко.
Данте смотрит на мои замшевые мокасины, стоящие рядом с туалетным столиком. Это он принес их сюда. Он опускается на колени и помогает мне их одеть. Потом встает и, улыбаясь, поднимает меня с кровати. Выводит меня в коридор и поддерживает под руку, пока мы спускаемся вниз по лестнице. Когда мы входим в прихожую, он помогает мне надеть пальто и заматывает шарф на моей шее. Снова берет меня за руку и открывает дверь. Я плетусь за ним по ступеням крыльца.
— Видишь, не так уж все и плохо, так ведь? — обнимая меня за плечи, говорит он.
Я оборачиваюсь и гляжу на свой дом:
— Там так тихо.
— Знаю. Это так непривычно, — берет меня под руку Данте, и мы направляемся в сторону Грув-стрит. Я останавливаюсь, разворачиваю его к себе и кладу руки на лацканы его пальто.
— Данте, спасибо тебе за поддержку. Не знаю, как мы можем тебе отплатить. Твоя помощь бесценна.
Данте обнимает меня:
— Мы одна семья, Лючия.
— Нет, мы так и не стали семьей.
— Все равно ты навсегда останешься моей девушкой. Ты стала моей с того самого момента, когда я увидел тебя. Ты сидела на церковной скамье вместе со своими братьями. Тебе было всего восемь лет, а мне двенадцать, но все равно, я надеялся, что однажды ты будешь со мной. Лючия, если придется, я буду ждать вечно.