К вечеру тридцатого апреля зеленый "Москвич", вздымая придорожную пыль, мчался в районный городок. Человек спешил на помощь к другому человеку.
Ознакомившись с историей болезни Петрова, Стукало в окружении свиты врачей прошел в палату.
— Как самочувствие, шахтер?
— Хвастаться нечем, доктор…
— О-о-о! Вы, я вижу, упали духом. Не годится, не годится! Представитель такой мужественной профессии — и какой пример подаете вы больным! Вам предстоит еще долго жить, и, знаете, вспомните когда-нибудь эти дни, стыдно станет за свою слабость. Вот ведь как-cl
Стукало повернулся к врачам, сказал:
— Подготовьте Петрова к эвакуации! Человек рожден жить! Этого в наших стенах никто не должен забывать! Врачи не забывали об этом в бою, под разрывами снарядов… До областной травматологии полета километров. Испугались?..
Стукало вышел. У дверей его встретила Таня.
— Доктор, он будет жить?
— Сколько ему лет?
От встречного вопроса Таня побелела, вихрем пронеслось а мозгу — сейчас скажет: "Жаль, но…" Попятилась назад и замахала руками:
— Не надо, доктор, я не хочу, не надо…
— Что вы, что вы, детка! Я хотел только сказать, сколько ему осталось жить до ста лет.
— Ему двадцать пять.
— Ну вот-с! Значит, семьдесят пять. Повезем его к нам. Сразу скажу: лечиться придется долго. Ожоги заживают не скоро. Крепись, шахтерская жена!