Девушка перешла от книг к дереву на подоконнике. Оно росло в квадратной невысокой плошке, а между корнями его расположились настоящие деревенские домики, колодец, длинный забор и лавочки с качелями. Всё было собрано из спичек, покрашено в различные цвета и покрыто лаком. На лавочке сидела крошечная женщина, поджидающая мужа. Возле неё стояли два ведра из серебряной фольги и коромысло поверх них. Негодник-муж вертался с рыбалки на автопилоте. Его корпус под углом шестьдесят градусов накренился вперёд, но на ногах несчастного удерживала удочка, зацепившаяся за ставенку. Самым большим чудом в композиции были дети. Один из них катался на качелях, вытянув ножки и крепко-крепко вцепившись в нитяные поручни. Другой бесстрашно заглядывал в колодец, на полкорпуса исчезнув в его глубине. Третий и четвёртый, кубарем сцепившись, валялись на земле у дома.
— Как тебе удалось вырастить настоящее карликовое дерево? — Аня потрогала пальчиком шероховатый ствол.
— Это целое искусство. Называется "бонсай". В Японии бонсай олицетворяет собой соединение неба и земли — микрокосмос в маленьком кусочке природы. Мне его подарили уже готовым и я постепенно научился за ним ухаживать: подрезать стихийные побеги, периферийные корешки и общую корневую массу. Мы подружились…
Аня следила, как напряжение лицевых мышц Романа смягчается, на худых щеках прорисовываются остатки милых ямочек — трогательные морщинки. Она вспомнила разговор с Марком о том, что в их доме нет животных из-за опасности всяческих бацилл и сердце её дрогнуло при виде беззаветной дружбы дерева и человека. Аня резко отвернулась, боясь выдать предательские слёзы и хрипловатым голосом спросила:
— А домик и людей тоже подарили?
— О нет! Они — плод коллективного труда. Дом и забор мы строили из спичек вместе с отцом. Братец делал грязную оформительскую возню: всё это красил и лачил. А наша мама Лилечка, как Господь Бог, из глины и пластелина лепила людей. Ювелирная работа! Знаешь, я думаю, своим добросовестным трудом она реабилитировала память о своей тёзке Лилит, вздорной подружке праотца Адама.
— Которую Бог снова превратил в кусок глины?
— Да. И Еву сотворил уже из Адамова ребра…
Аня и Ромка засмеялись в полсилы, словно заговорщики. Его смех был похож на сухой постукивающий кашель, высокий лоб собрался в гармошку. Аня не сразу догадалась, что это связано с проснувшейся внутри него болью. Она оборвала смех улыбкой, но Ромкины глаза на лету остановили её сочувствие. "Я знаю, тебе жаль меня, — читалось во взгляде, — но, пожалуйста, молчи! Умоляю, молчи об этом…" Вслух он продолжил: